Нет. Ему лишь важно было узнать, что происходит. Слишком долго граница поддерживала волшебный баланс и отдавала ту силу, что была ей лишней, людям. Ненависть имеет свойство копиться, вот и магии становится больше и больше — и даже Дарнаэл не мог сказать, рождается ли она из тех замкнутых стен бесконечного лабиринта, в котором он сам когда-то давно блуждал, или, может быть, всё дело было в чём-то другом.
Были ли эти люди отражением старых теней? Их ведь всё больше, и силы, что выделяется смертным, тоже. Может быть, она уходит на поддержание мира, а может, делает могущественнее одарённых, передаётся по крови или просто так — Дарнаэл не знал.
Он лишь знал, что Тэллавару и наследнику его, Дара, волшебства, Шэйрану, не место в одном мире. Этого слишком много.
Теперь, когда земли отдавали свои силы — что будет? Источник вновь проснулся, источнику нужны кровавые жертвы, а когда крови больше, чем на войне? Ни одно предательство и нож, всаженный в спину, не подарит столько боли и ужаса, сколько подарит пыл одной битвы.
Много крови. Много слёз. Много радости. Победители и проигравшие, предательства и верность. Всё это на войне — один клубок нервов, тонкие ниточки, сплетающиеся в единое целое, и нельзя позволить ни одной ниточке оборваться.
А они позволили не остаться уже ничему.
Он видел прорехи. Прежде магия пылала одной радужной сферой вокруг каждого человека; Дарнаэл раньше вынужден был жмуриться, даже отворачиваться, чтобы не ослепнуть. Теперь он видел серый фон — и периодические вспышки…
Что-то более блеклое, что-то поярче, и…
Вспыхнуло — неожиданно даже, — а после утихло. Мужчина моргнул, тряхнул головой, заставляя себя вернуться к нормальному зрению, и уставился на нарушившего его покой человека.
— Крайне неожиданно — наблюдать божество, шарящее по воздуху посреди тронного зала, — скептически протянул парень. — Ты не собираешься заниматься делом?
— О, Рэй, — хмыкнул Дар. — Ты вновь полон самоиронии, или на этот раз приступ самокритики? Почему такая серость в магии?
Он пылал ярче, чем другие, и Тьеррон не рискнул бы в очередной раз посмотреть на ауру парня. Это ведь умение, доставшееся ему от эльфов, и сейчас прибегать к подобным опасным способам не так уж и хорошо для здоровья, по крайней мере, пока он всё ещё без своей магии. Не следовало вообще смотреть на то, во что превратил мир магический источник; если в нём и оставалось что-то постоянное, то это Шэйран, и у того тоже был спад в волшебстве.
Но Дару что-то подсказывало, что в этом случае влиял не так магический источник, как отчаянное нежелание продолжать развиваться и изучать что-то новое. Рэй от силы запомнил два-три десятка заклинаний и парочку приёмов, а теперь был уверен, что самым простым сможет обойтись в любом случае — почему бы и нет?
— Что, никакой мировой гармонии? — парень устроился на отцовском троне. — Какая ужасная вещь…
— Ты так и собираешься оставаться в Элвьенте? — Дарнаэл скрестил руки на груди. — Сидеть без дела, не пытаться узнать ничего нового, не воевать?
— Я не воин, — пожал плечами Рэй.
— В тебе большой потенциал.
— На деле, во мне ноль навыков, — отмахнулся Шэйран. — Я ж ничего не умею. Да какие к змеям перспективы и потенциал, если я могу вызвать огромный кострище, на котором можно сжечь полстраны, но не умею этого делать?
Дарнаэл покачал головой.
— Становление ни у кого не проходит легко. Ты же ничему не хочешь учиться. Ты и здесь не король, не принц — так, человек, согнавший с трона надоевшего регента, который никогда не пользовался популярностью у народа. Ты ещё и пальцем о палец не ударил, чтобы это изменить.
— Как видишь, матриархат твоей благоверной не пошёл мне на пользу.
— Матриархат твоей матери не пошёл тебе на пользу, — фыркнул Дарнаэл. — И убирайся с трона, если не желаешь править.
— Я желаю, чтобы сюда вернулся мой отец.
— И веруешь, вопреки всей стране, что он ещё жив и способен править?
Рэй смотрел на него — долго, неверяще, — а после расхохотался, словно Первый сказал что-то смешное.
— О, пресвятой Первый! — фыркнул он. — Жив ли мой отец и способен он править? Моя мать и все её помощницы не настолько изобретательны, чтобы заставить его делать то, что они хотят. Наверное, единственный способ заставить отца погибнуть — это попросить его жить вечно. Но и это вряд ли поможет, потому что он фильтрует запросы, которые должен отрицать.
— Удивительно мудрый человек, — скривился Дарнаэл. — Как же его угораздило влюбиться в твою мать?
— Я ж говорю, всё против правил. Выжить, когда это невозможно, влюбиться в женщину, которую попробуй переживи. Мама однозначно в его стиле.