Дарнаэл устало опустился на траву у дороги, запылившуюся почему-то, и покосился на девушек, что ещё не могли решиться, останавливать ли им Рэя или отступить в сторону.
— Не стоит, — наконец-то промолвил он. — Вы ему всё равно ничем не поможете. Вы ведь из этого мира.
— А Рэй? — в голосе Моники звенело возмущение. — Он такой же маг, как и я. Почему ж я не могу его остановить?
— Твоя магия дарована тебе как чары этого мира. Его же — кроется в этой бездне, — пожал плечами Дарнаэл. — Я б стоял точно так же у стены, будь во мне сейчас хоть капля былой силы. Но даже помочь ничем не могу.
— Это что же за боги, — Моника скрестила руки на груди, и карие, тёмные глаза сверкали раздражением и гневом, — что все свои долги спихнули на неопытного мальчишку? Решай, пока живой?
— Плохие боги, Моника, — хмыкнул Первый. — Магию на одного мальчишку, войну — на другого. Безответственные даже. Но, видишь, никакого матриархата. Всё мужчины да мужчины.
Шэйран не слышал. Он протянул руку, касаясь кровавой пелены, и зелёные ветви тонкими линиями изрезали невидимое стекло.
Это была его магия.
Впервые за долгое время. Впервые с того мига, как его вернул к жизни Дарнаэл Первый — и заставил задавать себе все эти отвратительные вопросы, что не дают покоя.
Теперь он понимал, почему так за свой дар цеплялась мать. Понимал, почему его отец раз за разом возвращался на войну, хватался за эфес шпаги, когда можно было позволить отступить за спины стражи и дать им выполнить свою работу, защитить правителя. Осознавал, почему раз за разом Первый твердил, что ему надо лишь однажды попробовать воспользоваться этим.
Потому что когда ты находишь что-то своё, сопротивляться этому невозможно. Невозможно сдержаться, не позволить захлестнуть войне, магии, этой настоящей твоей части захлестнуть с головой, чтобы больше никогда не отпустить.
Он чувствовал, как там, внутри источника, проливалась чужая кровь. Они могут умереть там, внутри, могут — снаружи, теперь Рэй знал, что это не имело значения. Хотя, конечно, в реальном мире их могли бы спасти.
Но где спасать, если и реального мира не будет?
Источник усмехался — у него не было лица, у него не было тела, только кровавая синева вокруг, но Рэй знал, чувствовал эту магию. Вот почему Моника — и все остальные вместе с нею, — повторяли раз за разом, что волшебство — это не его. Их чары были для него серыми и бесцветными. Бесполезными. Он мог вытаскивать свои силы откуда-то из глубин, умел поддаваться и поступать так, как было надо, но дар обращался во всего лишь средство для сопротивления. Он не дышал этим, не мог колдовать так же легко, как и делать в очередной раз вдох и выдох.
А эта сила была его воздухом. Преисполненная чистой ненавистью и болью, сотворившая все миры до этого и их, последний. И она позволила ему ступить в эту пучину, почувствовать себя своим, настоящим.
Его родители принадлежали Эрроке и Элвьенте. Вся его родня, все близкие потерялись там, на просторах континента. И кровь не имела никакого значения, может быть, это стечение обстоятельств. Источнику надо было вложить в кого-то ключ — и он нашёл место в Шэйране.
Кто он в том месте, которое все остальные называют своим домом? Жалкая пешка в условиях матриархата; прячущийся за спинами стражи маг, не умеющий драться в окружении могучей армии своего отца; лишний человек в идеальных условиях стран, что, пожалуй, никогда и не станут для него родными.
А кем он будет здесь? В Источнике его сила; он часть пылающего там, внутри, урагана. Просто уйти — стать ещё одним Первым, потерявшимся в собственном мире?
Ступить шаг в эту бездну значило обрести себя.
Ему было не на что оборачиваться. Что там? Войны, смятение, боги, такие осязаемые и реальные, отсутствие гармонии и смерть.
Что здесь? Вечность. Вечность, что будет принадлежать ему одному.
Рэй уже почти ступил вперёд, чувствуя привкус крови на губах.
Почему он? Разве хоть один живой человек заслуживает на такой однозначный выбор?
Но там — двое. Двое, что пожертвовали собой для того, чтобы устоял этот мир; двое, которых он ясно видел сквозь эту синюю магическую пелену. Двое, что когда-то тоже были ему дороги, а может, дороги и сейчас. Если он шагнёт в Источник, их жертва не будет бессмысленной, конечно. Но так и останется вечной. Их кровь недоступна магии; в ней слишком много любви к этому миру, слишком много прощения.