— Надо было проверить, — наконец-то поделился он своим мнением с напарником. Тот, постарше, опытнее, лишь покачал головой.
— Да если их всех проверять, то жизни не станет. Он тебя не трогал даже.
— Закрывать лицо… — торрессец недовольно покачал головой. — И акцент…
Темнело стремительно, быстро. Сгущались тучи, и пора было зажигать факелы, но стражник не смел сдвинуться с места. Почему-то конвой всегда казался ему слишком большой ответственностью, чтобы отвлекаться и отступать от привычного статута. Разумеется, возможно всё, вот только парень привык честно добиваться повышения и премий от начальства примерным поведением, поэтому и пальцем не шевельнул, чтобы подойти к факелам.
Его напарник, может быть, и решился бы зажечь факелы вместо заспавших по привычке дворцовых слуг, но сегодня был слишком сердит и опасался, что на него сделают и второе донесение. Поэтому стоял, вытянувшись и незаметно опираясь спиной о стену, и внимательным, злым взглядом осматривал улицы.
Люди уже давно разошлись по домам, и первый предвестник бури — ветер, — уже собрал над столицей все тучи, что только, наверное, были в окрестности. Зашелестел мягко дождь; пока что капли падали редко, будто крадучись, но тишина ночной улицы наполнилась звуками. Стражники прижались к стенам, пытаясь укрыться под козырьком — повезёт ещё, если не в лицо польёт. А уж если обойдётся обыкновенным, лёгким дождиком, то вообще их счастье!
— А что акцент? — пожал плечами мужчина. — Это ж Торресса, а не какая-нибудь маленькая страна со своим говорком в глубинах континента. Тут все говорят одинаково.
— Ну не скажи! Есть ведь наречия. Торресское более грубо звучит, в Эрроке всё звучит плавно, язык совершенствовался заклинаниями, всё-таки, у них очень много магов среди интеллигенции. А в Элвьенте отвечают быстро, иногда слишком резко — военизированное общество. В деревнях и вовсе от старых языков осталось, — он мечтательно прикрыл глаза, представляя себя то ли на континенте, то ли с профессорской шляпой где-нибудь в королевских библиотеках. Лучше б он занимался наречиями, чем сейчас торчал тут, караулил бесполезную улицу.
— И что не так с языком этого мужика? Ты вообще что мог понять по паре фраз?
— Не мужика, — парень повернулся к своему собеседнику. — Мужик на мою грубость что сказал бы?
— Послал, и правильно сделал бы. Или со страхом отскочил, если ещё не в конец обнаглел, — равнодушно отозвался тот. — Ну а этот? Огрызнулся, вот и всё.
— Да как же! — он всплеснул руками, будто бы пытаясь показать, что напарник не замечает очевидного. — Любой селянин или просто рабочий в общем случае ответит если дерзко, то грубо. Это будет скорее оскорблением и открытым хамством. Если ж испугается, то помолчит, и уходить будет не так. А прятать лицо — последнее дело. И ткани дорогие, издалека видно, что далеко не рубище.
— Нечего мне делать — рассматривать наряды каких-то жалких прохожих, — скривился мужчина.
— А вдруг это какой-нибудь дворянин? Нас проверяет, скажем? И всё же, акцент был, — он вновь коснулся эфеса своей шпаги, словно проверяя, оставалась ли она на месте. — Ни открытого оружия, ни чего-нибудь ещё, а ведь чужестранец, я уверена. И речь, речь будто… Рычащее «р», чёткий слог, мягкие гласные… Знакомый способ выражаться, но это всё глубоко укрыто, может, за особенностями профессии и привычной культурой речи. Человек высокого сословия? Может быть, но не похоже — нет классической дворянской высокопарности. Я бы сказал, что военный, но для военного слишком много изысков — тот бы тоже был грубее. Может, дипломат — но те не дерзят на улицах страже… И всё же, страна, страна! Откуда он? Не так плавно, как в Эрроке, но мягче, чем в Элвьенте…
— Дарна.
— Дарна! — воскликнул довольно парень. — Точно!
И только тогда заметил то самое рычащее «р» и странное смешение акцентов, за которым пряталось солнце южного полуострова и кошачьи взгляды жителей Дарны. Вот только за всю свою жизнь стражник узнал только об одном дарнийце, к которому могли бы прицепиться свойства речи и военного, и дворянина — и как же ему сейчас хотелось ошибиться!
Бесшумно осел на землю его напарник, и серая тень теперь стояла напротив парня.
Было темно, не горели факелы, но даже так, во мраке, стражник мог различить черты лица того, кто показался ему прежде незнакомым.
Мужчина прижал палец к губам, призывая к молчанию, и парень сумел лишь послушно кивнуть. Шпага словно сама по себе выскользнула из ножен, оказываясь в руках у незваного гостя, и он шагнул в сторону ворот, перешагивая через недвижимого стражника.