Тэллавару тоже хотелось привлекать молодых хорошеньких женщин, вызывать ласковой улыбкой восторг. Может быть, ему в юности и выделяли на это время, но зачем? Тогда Гартро ничего не хотел, ему нужна была сила. Он шёл к ней столько веков, что уже, наверное, не раз заслужил властвование в молодом, здоровом теле, без бесконечных морщин, без костей, что крошатся от ударов средней силы, без вспухших ног и болей в голове, без желания присесть вместо того, чтобы быстро и уверенно идти вперёд.
Но это у него ещё будет.
Змеи взвились по широким подлокотникам кресла, прильнули к нему — и холодная змеиная кожа сменилась тёплыми женскими телами, нежными, с бархатной кожей и ласковыми улыбками на губах.
Он склонил голову набок, всматриваясь в глаза Греты, верной его вечной змеи — и презрительно скривился, отворачиваясь.
— Что ты думаешь обо мне, милая? — прошептал он, касаясь её подбородка, словно пытаясь добиться ответа. Тонкое платье её, того цвета, что и змеиная кожа, теперь серебрилось на теле, обвивало его полосами ткани, скользило по коже, делая девушку привлекательнее в сто крат, но он всё не мог отвести взгляд от её опустевших, глубоких, но не наполненных смыслом глаз.
Сколько лет существовали боги, столько и она влачилась по этому миру. Сколько раз они возрождались, столько она приходила в немом служении. Снимала свою память, будто змеиную кожу, раз за разом, будто чистый лист, на котором надо оставить свои знаки. И сейчас, обновлённая, Первая Змея позабыла о верности Дарнаэлу и Эрри и льнула к старой силе, такой знакомой, будто бы единственный оплот в её шатком мире.
— Разве я смею думать о своём Боге? — выдохнула она. — Приказывай, повелитель…
Большой палец скользнул по её губам, тонким, будто нитка, и иллюзия потрясающей красоты рассыпалась. Какая покорность, какая бесконечная верность, пока в его жилах течёт могущество Первого. Какая переменчивость — она лишь вернётся в змеиную кожу, сбросит старую оболочку, Старейшая, переменит тело и воскреснет рядом с новым, будь он истинный хозяин силы или обыкновенный вор.
Она следовала шаг за шагом за Шэйраном Тьерроном, потому что дело её — не позволить силе погибнуть раньше срока. Или она жила у границы, может быть, впитывая мощь своего повелителя?
Змеями становились разные женщины. Змеи погибали, отходили в мир иной, когда просили, чтобы их отпустили… Они все менялись, те — приходили из реального мира, те — оставались верными на долгие сотни лет, пока не устанут. Одни помнили свои долгие или короткие жизни, другие каждый день открывали глаза, чтобы взглянуть на незнакомые миры. Но ни одна из них не была с Богами с самого начала.
Грета скользила след в след, слепая, ориентируясь по силе. Её звали, наверное, иначе, но всё, что могла она — веровать. Веровать и подчиняться приказам.
Он разочарованно вздохнул. Ни капли жажды. Ни капли мести. Только одна слепая верность искрам, что сыплются с его рук, блеску чар, что окружает его видимым змеям ореолом. Старейшая — сколько в ней было пустоты от той вечности, что успела проскользнуть мимо неё, едва заметной ниткой сплетаясь с волосами, выплетая ткани этого платья и серебристой шали на узких плечах.
Его взгляд переместился на вторую Змею — молодую, свежую, пришедшую на его зов неохотно. Её посвятили, будто бы пытаясь отомстить, и в глазах он не видел ни капли сожаления, ни капли желания, ни капли верности. Дикая — дикая роза или просто сорняк? Гибкое, страстное тело, ни капли невинности и чести. Любовница — он мог сказать, с кем она была, но не хотел думать об этом. Какая разница, сколько мужчин возлегло с его новой змеёй? Ему сейчас не нужны были девичьи тела, да и змеи — последние, о ком можно думать, будто об обыкновенных девицах.
Нет, она большее сейчас. Она важнее, чем просто девица, она большее, чем его слуга. Она — материал, податливая глина, из которой так удобно лепить то, что ему нужно.
Тэллавар сейчас не хотел войны, не хотел победы или поражения. Его интересовало только одно — вдохнуть этот поразительный запах юности, молодости, силы, воспылать желанием действовать, вершить что-то, править. Он не мог больше заставлять себя стоять на месте, просто так наблюдать за армией, что рвалась вперёд, ведомая чужим желанием. У него и жажды не хватало…
Как же ярко в ней горела война! Тэллавар чувствовал это, видел, как она дышала пламенем. Своим ли, чужим — кто вдохнул в неё это адское сияние боли, жажды, уверенности? От кого она сумела вспыхнуть желанием действовать, рваться вперёд, ни на мгновение не останавливаясь?