…Стражник на их пути стоял один. Он уже почти пропустил мимо — Шэйран как-то неуверенно поднял голову и только спустя миг осознал, что, наверное, не следовало этого делать.
Теперь они стояли лицом к лицу — и военный уже открыл было рот, чтобы закричать о чём-то. Узнали ли они его самого, а может, только оттенок Дарны в черноте волос? в синеве глаз увидели помолодевшего лет на двадцать вражеского короля?
Рэй не знал.
Все остальные стояли уже за этой безопасной, спокойной чертой, там, извне. Но их всё равно могут догнать, насколько бы далеко они от патрулей не оказались, насколько бы легко не сняли свои плащи, обнажая мечи и сильную, могучую магию, скопившуюся где-то в груди, далеко-далеко.
Шэйрану хотелось закричать — молчи. Молчи, стражник, если хочешь, чтобы твоя голова держалась на плечах. Молчи, если хочешь пережить этот вечер.
Но любая кровь, любая заминка — на них ведь уже смотрели?
Дарнаэл рассказывал, как это делать. Зацепить нить, потянуть на себя и выплести из чужой ненависти для её же владельца тонкую, умелую петлю.
Шэйран, пожалуй, даже мог так поступить — но отчего-то в этот миг ему от самого себя было отчаянно противно. Зачем убивать постороннего человека, зачем окутывать его путами чар, если это всё равно будет заметно?
Сколько бы кустов не проткнуло его насквозь, всё равно громкий, истошный вопль донесётся до ушей стражи. Всё равно они примчатся сюда, всё равно выстрелят невинным путникам в спину — а может, не таким уж и невинным.
Рэю казалось, будто бы он стоит уже целую вечность.
Молчи, молчи, молчи.
Сколько прошло? Секунда? Две?
Он узнал. И внезапно удивление сменилось в глазах какой-то телячьей покорностью, спокойной, равнодушной тенью отсутствия боли, страха и жути.
Подчинение сражалось с ненавистью — и колени подгибались.
Нитью обвернуть его, связать по рукам и ногам и не пустить дальше. Не дать ни шелохнуться, ни слова произнести, ни упасть замертво — тишина.
Шэйран не знал, почему стражник промолчал. Он ведь не умеет колдовать — действительно не умеет, — и человека этого зачаровать тоже не мог. Только не он и только не сейчас. Он же слабый человек, безмерно слабый, не способный, наверное, ни на что толковое в этой жизни.
Хотелось прокричать, повторить это так громко, как только были у него силы — а Рэй не мог. Не мог, пожалуй, выдохнуть ни единого слова — только ступил шаг за черту.
…Они брели дальше молча, и пальцы Моники нашли его собственные, обжигая неожиданным жаром. Он только кивнул в ответ, но не проронил ни единого слова.
— У тебя получилось, — она говорила почти ошеломлённо. — Я даже не думала, что такое на самом деле возможно — но ведь он и с места сдвинуться не мог. Разве ты не увидел? Он был полностью в твоей власти. Только приказать, только прошептать какую-то короткую фразу — и всё.
— Я заметил. Но от того мне вряд ли намного легче, — покачал головой парень. — Может быть, и вовсе не следовало… Нет, это не может быть моей магией.
— Почему ты не веришь в свои силы? — возмутилась Моника. — Разве тебе не повторили уже тысячу раз, что ты могуществен?
Повторили. А перед этим — целый миллион назвали пустышкой. Бессмысленным глупцом, которому повезло претендовать на трон — но нет же. О троне они не знали.
— Не хотелось бы мне такого дара, — прошептала она совсем тихо.
— Не хотелось бы быть принцессой, — согласился, коротко кивнув, Шэйран. — Равно как и мне быть принцем совершенно не хочется.
— Но ты же есть.
— Есть, — послушно согласился он. — Но тише, Мон. Чем дальше мы отойдём, тем лучше.
Магия и вправду работала. Они стали тенями — пока в глаза не смотрели, — и миновали и родные патрули так же быстро и так же легко, как и посторонние, чужие. Всё это было в меру абсурдным и смешным, в меру глупым — Шэйрану хотелось, правда, повернуться и закричать — куда они смотрят?
Стало теплее. И Торресса за спиной — вся армия потерянного государства, — поднималась, открывала глаза, приходила в себя.
Они ступили в столицу, когда был уже полдень — пока миновали все преграды, пока добрались до дворца… Наверное, не стоило спешить — где она, война?
Наверное, животворяще дворец действовал на одну только Эрлу. Она вернулась к себе домой. Это Рэй ступал под сень своей маленькой тюрьмы, а она вновь переступала порог родного, милого уголка, в котором хотелось бы остаться и никуда-никуда не уходить.
Имеет ли кто-то право судить? Нет, разумеется, нет. Разве ж значение имеет то, где и как они оказались, если всё доходит до абсурда?
И в тронный зал они вошли беспрепятственно — некому охранять в столь страшный час королеву.