Она тряхнула головой — рыжие волосы привычной волной легли на плечи, сияя на фоне белизны платья особенно ярко, — и повернулась к Галатье.
— Так значит, — проронила она, — это было всё-таки не побегом? И в этом путешествии должна быть какая-нибудь польза?
— Милая моя, — усмехнулся Дар, — тебе не кажется, что немного некультурно так приветствовать короля соседней державы?
Было неизвестно, говорил ли он о себе, или, может быть, о Галатье — и тот тоже не знал. Лиара только гордо вскинула голову — разве она способна принимать критику на свой счёт? — и вновь торжественно посмотрела на дочь.
— Очень приятно, что ты всё-таки заботишься о судьбе наших государств, — протянула она. — Что ж, Галатье, — до «Вашего Величества», разумеется, она не снизошла, — пойдёмте. Эрла?
Дочь неуверенно, но без лишних споров шагнула следом за матерью, подчиняясь её воле. Рано или поздно королева найдёт время, чтобы рассказать ей всё, что думает — так почему бы не сделать это сегодня?
Дарнаэл хмыкнул. Он так и остался посреди тронного зала, как раз у пересечения ветвей мраморных прожилок — но не один. Тот мужчина, что стоял рядом с Эрлой, незнакомый ему, разве что отдалённо и смутно, — тоже не ушёл. Разумеется, это не слуга Лиары — у неё они все как на подбор, безликие, не запоминающиеся и безмерно глупые. И, разумеется, этот человек пытался когда-то сопротивляться проявлениям её верховной власти.
Как всегда, в немилости.
— Ваше Величество, — он быстро кивнул Дарнаэлу, словно времени на достаточное уважение не было.
— Герцог Ламадийский? — Дар усмехнулся.
— Мы разве знакомы?
— Я бывал в Ламаде давным-давно — жителей ваших городов трудно забыть, — пожал плечами король. — Как и дарнийцев трудно спутать с любыми другими жителями южных берегов, так и вы не теряетесь среди горцев. Но всё же, я был уверен в том, что моя дочь станет однажды королевой, а не герцогиней. Впрочем, может быть, так оно и лучше.
— Думаю, — мужчина смотрел на него так спокойно, что Дар мог быть уверен — он не ошибся, — королева Лиара не позволит ей отступиться от титула.
— Думаю, даже с королевой Лиарой можно совладать. Уж можете мне поверить, — рассмеялся Тьеррон. — Да и на то в Эрле и течёт и моя, и её кровь, чтобы она никогда не подчинялась приказам, разве нет?
— В любом случае, — сухо ответил мужчина, — больше герцогства Ламады не существует. Разве вы не знаете?
— Так или иначе, совсем скоро два трона станут одним. Лучше уступить Ламаду, чем целое государство, правда?
— Вы не верите в победу?
— Почему же, — отозвался Дарнаэл. — Верю. Но после победы не может быть так, как раньше. Кто-нибудь всё-таки должен выиграть.
— Вы воюете не между собою, мне казалось.
— Казалось, молодой человек, — улыбка Дарнаэла казалась вымученной и уставшей. — Рано или поздно вы поймёте, что в этом мире все войны только с самим собой.
— В такой войне победить невозможно.
— Именно потому правители и придумывают другие государства. Как ещё им поднять свой авторитет?
Галатье будто бы и не ожидал увидеть своё государство таким — войско, распростёршееся на теренах чужой державы, бессилие, свалившееся тяжёлым грузом на плечи и полнейшее бессилие, колотившееся в его душе, бившегося в груди, будто бы ещё одно сердце. Казалось, ему противной была даже мысль о том, что совсем-совсем скоро его страна превратится в пыль в руках кого-то властного и сильного.
Бонье — не его сын, но сын его жены, — ничего не ответил. Он не смог ни объяснить, как такое вообще случилось, ни зачем они связались с могучим, нечистым на руку магом. Может быть, он их заставил — конечно, было просто рассказывать о том, что трудно поддаться человеку и сделать что-то против своей воли, когда ты дворянин и занимаешь высокое положение в обществе, но ведь Галатье и сам был готов выполнять каждый приказ, что сорвался бы с уст Дарнаэла Тьеррона.
Может быть, эта слабость была для них фамильной. Просто тонкой нитью проходила сквозь семью, связывая мелкими, тонкими нитями.
Сейчас Галатье было страшно. Никто не дал ему увидеть богов — только издалека, — но одного только поразительного сходства Дарнаэла с его сыном хватало, чтобы в душе забилось странное сожаление по прошлым временам.