Тэллавар выпрямился. О, какую удобную позицию занимал Галатье — он и сам теперь стоял на этом холме, раскинув руки. Его голос громом распространялся над огромной толпой, и он знал, что не было человека, который мог бы его остановить. Не было существа, способного его убить.
Он чувствовал, как бились их сердца. В унисон, наплевав на личный ритм, и этот пульс грохотом отражался в небесах.
Всё меньше и меньше сопротивляющихся. Так много крови — настоящая война, о которой он мечтал столько лет, наконец-то свершилась. И он — её истинный предводитель, тот, кто сумел толкнуть всех мелких, ненавистных людишек под стенами Кррэа на бой.
— Сдавайтесь!
Ему хотелось расхохотаться. Тэллавар запрокинул голову назад, чувствуя, как падают на его кожу первые капельки дождя, и тело обожгло холодом.
Сила срывалась с кончиков пальцев, куполом накрывая сражающихся людей. Он видел, как стекленеют их глаза, как мечи сами по себе поднимаются против того, кому они были так верны. Зачем нужны короли, если есть повелитель, способный одним только тихим шёпотом остановить их и заставить сделать то, что ему нужно?
Разве все они способны хотя бы сопротивляться, сейчас, когда всё вокруг потемнело и обратилось просто грохотом толпы?
— Сдавайтесь, и вы умрёте быстро! — эта фраза будто бы доставляла ему ещё больше удовольствия. Он широко распахнул глаза — и позволил счастью ворваться в свою грудь.
Больше ничего не было. И спасать их тоже некому — только смерти.
Моника, наверное, хотела присоединиться к ведьмам — но на стене больше никого не было. Только внизу кипела битва, и неравные силы, схлестнувшиеся в последний раз, били потоками крови.
Она замерла, так и не дойдя до края, и громогласное «сдавайся» звенело в ушах.
— Это конец, — Лэгаррэ зажмурилась, а после рванулась к ступенькам. — Надо вниз… Надо помочь им…
Рэй только коротко покачал головой. Он знал, что ничего уже не будет.
— Ты не сможешь, — тихо ответил он. — Никто не сможет. Мы проиграли.
Ему не хотелось смотреть на всё то, что кипело внизу. Смысл? Он слаб — если он позволил себе остаться во дворце, позволил не выйти вместе с остальными и не сражаться там, плечом к плечу со своим отцом, своей сестрой, друзьями, которых он знал с раннего детства.
— А вдруг я смогу там что-то сделать? — Моника замерла, обернулась через плечо. — Нельзя ведь сдаваться.
В её голосе не было мольбы. Лэгаррэ вообще никогда ни о чём не молила, она только смотрела уверенно и гордо, надеясь, что он сможет что-то придумать. Она не наводила аргументов, лишь оставалась тонким силуэтом на фоне грозового неба.
Рэю казалось, что он видит Тэллавара отсюда. Одинокого на высоком холме, раскинувшего руки к небу — и дождь медленно, тяжёлыми каплями, падал на них свысока.
— Там достаточно ведьм, чтобы показать, что вы бессильны, — Шэйран зажмурился. — Не ходи. Проживи на несколько часов дольше, Мон.
— И ты просто так сдашься?
— Он всесилен.
Моника отступила от лестницы, вернулась к нему, сжала плечи — словно пыталась вернуть какую-то веру.
Его синие глаза светились безнадёгой — холодом и болью. Рэй не думал, что у него есть хоть какой-то шанс; он вообще не принимал себя в расчёт. Будто бы давно уже записал в разряд тех, кто сражаться не способен — тех, кто только и умеет, что опустить голову, руки, позабыть о своей силе.
— Знаешь, сколько раз мне повторяли, какое я ничтожество? — хрипло рассмеялся он, вторя безумному воплю Тэллавара там, по ту сторону поля боя.
— И сколько раз ты соглашался?
Ему хотелось сказать, что как раз наступило время. Что те вспышки — один стражник, несколько воинов, проткнутых зеленью, — были просто случайностью. Тем самым мгновением, когда у него в кои веки получилось что-нибудь сотворить. А сейчас — нет, сейчас силы не было.
Она потерялась. Даже маленький огонёк на пальцах принца не вспыхнул бы, попытайся он направить на это всю свою силу воли.
Ничего не было.
— Ты не имеешь права жить, ничего не сделав, — Мон, если могла бы, встряхнула б его, что есть сил, но сама будто бы окаменела.
Она казалась такой несчастной под бесконечными потоками дождя, омывавшими её тело, превратившими белое платье в жалкую тряпку. И всё ещё была самой лучшей девушкой на земле — может быть, единственной, кто верил в него безвозмездно.
— Лэгаррэ, — он хрипло рассмеялся, — я всё-таки тебя совершенно недостоин.
Она не ответила — не успела. Шэйран наклонился к девушке и нежно, будто прощаясь, коснулся её губ, наверное, первым их настоящим поцелуем.