Брат, кажется, обиделся. Шэйран на это внимания не обращал — он обижался по десять раз на дню, — и только быстрее зашагал в сторону дворца.
…Замок будто бы сверкал, что снаружи, что изнутри. Сотни маленьких огоньков блуждали по воздуху, воссоздавая воистину магическую атмосферу, и Рэй сам замер, удивлённо улыбаясь яркому сиянию. Когда он был маленьким, мама называла всё это глупой детской блажью и ересью, а значит, в их доме никогда ничего не светилось и не походило на магическое действо.
Но сейчас — и Шэйран был рад, что застал это, — казалось, что они попали в самую настоящую сказку.
На улице уже темнело, становилось холодно, особенно в тонком плаще после Халлайнии, и Рэй ступил в замок с радостным осознанием того, насколько дома может быть тепло и уютно. Кальт запропастился уже через мгновение — его ужасно раздражало то, как слуги пытались заискивать перед королём и как в тот же миг дружественно с ним обращались.
Шэйран был готов поклясться, что самым страшным проклятьем для Кальта было бы занять тот самый неуютный стул и надеть на голову корону, которую Рэй так и не рискнул переплавить на венчальные браслеты. На его запястье замер другой, простой, без излишеств — и почему-то мужчине казалось, что лучшего для них с Моникой придумать было нельзя.
Ведь главное — не то, кем они являлись, а что любили друг друга, не так ли?
Из огромного зала для пиршеств уже доносились приятные ароматы. Слуги, гости дворца, придворные — каждый имел право занять место там; королевская семья обычно собиралась в малом зале, и Шэйран, заглянув на мгновение и поприветствовав их, поднялся на этаж выше.
В семейной обстановке всегда было приятнее. Не так шумели, не так мешали, можно было остаться хоть однажды наедине со своей семьёй — и, более того, раз в год они могли почувствовать себя не королями, королевами или великими полководцами, а нормальными людьми. Ну а если захочется поучаствовать в ежегодном балу, то для этого надо всего лишь спуститься вниз.
Официальное празднество, впрочем, завтра — тогда приглашают вельмож со всей страны, и звуки бала не стихают до самого утра. Но там не место ни детям, ни простому человеческому счастью, просто очередное мероприятие, такое же, как и всё остальное.
Шэйран переступил порог малого зала с уверенностью, что увидит там свою семью — и замер с улыбкой на пороге, дожидаясь, пока его заметят.
Отец так и остановился, не открыв бутылку с вином — то ли не ожидал, то ли, может быть, думал, что Рэй припозднится.
— Кальт, зараза, — нарочито медленно протянул он, наконец-то откупоривая бутыль, — ты почему сказал, что твой брат прислал послание о том, что будет только завтра?!
— Папа, прекрати, — отмахнулся Рэй. — Он же ребёнок, пошутил.
— Ребёнок! — рассмеялся Дарнаэл. — Ты, будучи ребёнком, никогда не… Кальт! Прекрати демонстрировать всем язык, не то отведу к лекарю!
Мальчишка притих — лекарь был самым страшным его ночным кошмаром, особенно зубной. Зачем они, если можно выпросить у брата маленькую дозу исцеления и навеки забыть о лишнем молочном зубе или о том, что с носа текло пару минут назад?
Шэйран сделал ещё один шаг вглубь комнаты — и остановился наконец-то напротив жены.
Она никогда не бросалась с разбегу ему на шею, если они были не наедине, сегодня — и вправду не могла, потому что ещё месяц-другой — и рожать. Подошла настолько быстро, насколько могла, и нежно обвила шею руками.
— Я скучала, — совсем тихо прошептала Моника ему на ухо, — и я вправду прибью твоего брата когда-нибудь!
Он обнял её в ответ, прижимая к себе.
— У нас сын или дочка? — вместо ответа о брате, поинтересовался Рэй.
Моника только уклончиво улыбнулась и, вывернувшись из его объятий, поспешила к богатому столу.
…Шэйран ненавидел сидеть во главе стола — пожалуй, потому, что это лишний раз напоминало о королевской обязанности. Поэтому самый большой восторг на этом празднестве у него вызывало то, что стол был круглым, и никто не должен был выделяться из общей массы.
Так они больше чувствовали себя семьёй — одной большой, надёжной и крепкой, семьёй, которой не страшны никакие невзгоды.
Дети обычно сидели рядом с родителями — Кальт сейчас, впрочем, был изгнан за детский стол, потому что висеть на плечах у отца и дёргать его за кудри — верх неуважения. Дарнаэл то и дело срывался на обсуждение военной стратегии с Кэором — племянник был единственным, кроме младшего сына, способным ощутить истинную прелесть воинственности своего дядюшки. Ирил и Льена — дети Эрлы, — периодически донимали отца и мать, одинаково светловолосые, светлоглазые, похожие на отца — особенно дочка, — и всё выпрашивали, как и Кальт, подарки.