Наклоняюсь к её голове, и в самую макушку:
— Когда-нибудь тебе станет очень стыдно за эти слова.
— Дария, ты тут? — шаги по ту сторону калитки.
Шепчу:
— Иди в дом, а я ему сейчас отвечу на все вопросы.
Отхожу от Соболевой и берусь за ручку.
Теперь она упирается в калитку, обеими ладонями сразу:
— Айдар, всё в порядке! Подожди в машине, пожалуйста. Я ребёнка переложу, и попробую ещё раз Крона в вольер загнать, не слушается.
— А… ну хорошо.
Шаги стихают, захлопывается дверь машины.
Даша так и стоит, прижав ладони к калитке, словно обожгла их, и железом охлаждает.
Она решительно разворачивается.
Я знаю, что она хочет просто назвать меня по имени. Я до сих пор помню, как смыкаются её губы прежде, чем она произносит «Макс». Мне не нужно видеть всю её, чтобы предугадать, чего она хочет: пошутить, поругать, предложить.
Сейчас она попросить хочет.
И ей достаточно едва заметного движения моей головы, чтобы считать: «Нет».
Даша заходит в дом. Я вижу, как её фигура с люлькой в руке исчезает в гостиной.
Захожу внутрь. Запираю дверь.
14. Макс
Значит, она собиралась остаться здесь на ночь с этим Айлалем.
Отчётливо представляю, как она перекладывает Ваню в кровать, спускается, запирает мою собаку в вольере, и проводит в мой дом своего ёбаря.
Ну правильно, сегодня в лофте я нарушил им все планы.
Он как вредная псина, который хочет переметить все углы на территории, чтобы застолбить эту территорию за собой.
Теперь слова Кати про куколда в действительности начинают меня бесить.
А кто же я ещё, если не могу запретить своей жене спать с кем она хочет?
Спустилась.
Я подошёл ко входу в гостиную.
Даша поставила пёстрый пакет на пол и посмотрела на меня.
Есть что-то экстраординарное в том, что мы просто сейчас находимся в одном помещении. Тем более второй раз за сутки.
— Я переложила его в кроватку. Он обычно просыпается в двенадцать и в четыре ночи. В холодильнике осталась бутылочка молока. А лучше уже закончить со всем этим и… — она кивает на пакет у дивана. — Мне предложили хорошие деньги за рекламу смесей. Я больше не буду кормить молоком. Так что погугли как разводить смесь.
Утыкается в телефон. Продолжает раздавать указания:
— Сейчас я уеду. Вернусь завтра после обеда. Позаботься о том, чтобы тебя здесь уже не было. А с ребёнком находилась новая няня.
Она просто стоит и внаглую при мне с ним переписывается.
— Ты будешь кормить молоком.
— Пропало молоко. Нету.
Улыбнулась пришедшему сообщению.
Подхожу к ней. Настолько близко, насколько категорически не имею права.
Зажимаю телефон вместе с её пальцами.
Она отдёргивает руку и смотрит так, будто её укусила любимая собака.
Наше первое прикосновение с тех пор. От него остаётся привкус прогнившего ореха.
На экране её телефона сообщение.
«Хорошо, я жду».
— Напиши ему, что зря ждёт. Ты останешься здесь.
— На лбу себе напиши. Что ты мне никто, — она выхватывает телефон и направляется к двери.
И тут со второго этажа раздаётся плач.
Проснулся Ваня.
Моя жена встала как вкопанная.
Не дождавшись никаких действий, я озвучил очевидное:
— Иди и успокой его.
— Нет.
— Иди, или я тебя заставлю.
— Я больше никогда не буду делать так, как ты хочешь. Даже… — её голос будто через приступ тошноты прорывается, — даже если он умрёт из-за этого.
И тут Ваня поперхнулся. Как захлебнулся собственными слезами.
Затих.
Тишина гробовая.
Но Даша не шелохнулась.
Раз. Два. Три.
Удушающая тишина.
…и меня перемкнуло.
Это был не просто рывок в её сторону. Словно швырнуло к ней.
Схватил.
Её рука вывернулась в искривлённый тонкий прут. И пока я тащил Дашу к Ване, всё это маленькое существо изгибалось и рвалось прочь. С таким воем, что меня стало пожирать чувство жалости.
Она выскользнула.
— Тронешь меня ещё раз, ублюдок, и я засажу тебя в тюрьму, клянусь всем на свете! По такой статье, что тебе лучше будет самому себя заебать до смерти!
Ребёнок снова заплакал.
— Вот, слышишь? — шипит она. — Какой живучий. А ты волновался.
Я вытираю лоб ладонью.
— Мне очень стыдно, Даша. За то, что я тебя такой сделал. Я правда не знаю женщин хуже, чем ты.
— Правда? А как же Марина? — и в её глазах словно адский огонёк загорается.
— Не трогай это.
— Почему? Больно? Очень жаль, что всё так получилось. Что она не стала твоей женой. Знаешь, что бы тогда было? А? Так же, Макс. Враньё. Симуляция семьи. И ты так же укачивал бы ребёнка один. Только не знал, что он не твой.
Хватаю её за локоть и толкаю в стену. Она бьётся спиной. С такой силой, как птица в стекло перед смертью.
Это не я. Кто-то другой. Так спокойно толкает маленькую девушку.
Как будто я, блядь, каждый день так делаю.
Словно это игра, а не по-настоящему.
И если Даша сейчас разобьётся — я просто перезагружусь, и начну уровень заново. Раз за разом оттачивая на ней мастерство в методичном причинении боли.
Не даю ей упасть. Подпираю своим телом как костылём.
— Молчи о ней. Это понятно? — существо вцепилось пальцами в Дашин подбородок, и вдавливает её затылком в стену. — А сейчас ты идёшь к ребёнку, и сама занимаешься им, как и должно матери.
Дёрнула головой в сторону. Выдохнула:
— Лучше сдохну, чем как ты хочешь сделаю.
Вжимаю предплечье в её грудную клетку. Она стонет от боли. Сдавленная между мной и стеной не может дышать.
— Так лучше? Правда этого хочешь? Хочешь умереть?
Ослабляю нажим, и она мякнет.
Веду ладонью по её шее. От моих пальцев появляются и сразу исчезают узкие впадины. Так волна напрочь лишает очертаний оставленный на песке след.
Меня это завораживает. И завораживают ощущения от прикосновения к Даше. Вдумчивого и долгого.
Как же я по ней истосковался.
Между нами слишком долго было расстояние.
Слишком долго я как голодный зверь мог только видеть её сквозь прутья своей клетки, и она настолько далеко была, что даже запаха не учуять.
Я лишь потрогав её понял как сильно голоден. Уже от голода соскребаю зубами и проглатываю металл с каркаса моей тюрьмы.
Но теперь Даша оказалась рядом. Моя лапа дотянулась до неё, сграбастала, втащила в мою клетку, прижала к холодному цементу. И сейчас я буду мять её, прикусывать, грызть живую, убивать так долго и прикончу за секунду одновременно.
Она попыталась ударить меня коленкой.
Я развернул её спиной к себе.
Существо сгорбливается над ней как паук над мошкой.
Губами к Дашиному уху. Говорю ей мерзости. С пеной у рта. Её волосы промокают от меня. Чувствую их стылую поверхность, когда трусь щекой.
От неё теперь по-другому пахнет. Рассыпанным в молоко сахаром. Песочным печеньем. А я так голоден, что только мясо утолит этот голод. Хочу мяса. Пусть и сырого, но прямо здесь и сейчас.
Рукой по её животу. Он вздрагивает, словно изнутри толкаются.
— Говоришь, нет молока? — Скручиваю ткань её платья под грудью, и оно рвётся бесшумно, рассыпается. — Что мне с тобой сделать, если обманула? Что же я с тобой сделаю, а?
Под моими пальцами совершенно новая женщина. Полногрудая. Мягкая. Она иначе дрожит. Иначе дышит. Мне хочется узнать, насколько она изменилась в других местах.
— Я покормлю. Я всё сделаю.
Смирение в её голосе меня отталкивает.
Отпускаю, и Даша просачивается сквозь мои руки.
Призрак обрёл телесность в районе кухонной раковины.
Я не сразу понял, успела ли она выхватить нож. Подставка опрокинулась, рассыпав своё содержимое повсюду.
А через несколько секунд я был в её комнате.
Она прижимала нож к горлу, а другой рукой прикрывалась разодранным платьем.
На долю секунды у меня проскакивает идея, что, убив себя, она заберёт с собой и мою вину перед ней. Ведь только мы двое знаем о том, что произошло.