Я постаралась улыбнуться, но судя по нахмурившемуся лицу Александры Сергеевны, получилось совсем неискренне.
Сделать селфи прямо в гинекологическом кресле, а?
Обрадовать подписчиков? «Нам с мужем снова можно, ура!» — и весёлые смайлики.
Можно забабахать целую рекламную компанию. Рекламу клиники, которая помогает быстро реабилитироваться после родов. Рекламу смазок для первого секса после родов. Рекламу нижнего белья для первого секса после родов. Рекламу фотостудии для первого секса после родов…нет, это уже порнография какая-то.
К тому же для такой фотосессии потребуется муж. А я ни за какие деньги не позволю Арскому приблизиться ко мне.
Смешно, Даша. Ты из-за денег вышла за него замуж. Приблизиться…
Меня передёргивает.
Сажусь в машину.
Кстати о рекламе. Те производители сухой смеси, которые звонили мне вчера, предлагают хорошую сумму. Конечно, не обязательно прекращать грудное вскармливание. Просто буду обманывать аудиторию.
Только надо придумать интересный повод.
Почему прекратила ГВ?
Лучше что-то мелодраматичное.
Поссорилась с мужем. Перенервничала. Пропало молоко.
Зато потомлюбимыйподарил мне дорогой подарок, чтобы я его простила.
Они это любят. Зависть и жалость — вот на чём хорошо делать деньги.
Фу, как тошно от всего этого…
— Вам нехорошо? — встречаюсь взглядом с Виталиком через зеркало заднего вида. — У Вас бледный вид, — и виновато улыбается, будто он причина моего отвращения к жизни.
— Конечно нехорошо! Меня укачало. Сто раз говорила, веди аккуратно!
Хотела добавить: «Не мешок с картошкой везёшь!» Вполне вписалось бы в образ. Но мне позвонили.
— Привет. Прости, пожалуйста. Я опаздываю, — голос Айдара всегда меня успокаивает, он тихий, неторопливый, убаюкивающий, как у чтеца вечерних радио-спектаклей, которые нам с сестрой родители включали в детстве. — Ты как?
— Я в районе Таганской. И ещё мне нужно минут пятнадцать, в лофт заскочить.
— Таганской? Я буду там через десять минут. Давай подхвачу, начнём беседу по дороге. Редактор всё перекроил, что мы в прошлый раз составили. Придётся шаг назад сделать.
— Ничего страшного, сделаем. Главное — чтобы результат получился хороший.
— Согласен с тобой полностью. Ну так что, адрес скинешь?
— Да.
Виталик плавно тормозит у красного четырёхэтажно здания с большими квадратными окнами и балюстрадой. В стёклах кофейного цвета отражается тяжёлое перед дождём небо. Как жаль, что заканчивается лето.
— Я сама дальше. Заберёшь меня от моего эко-магазина в шесть. А пока свободен.
Наконец-то я осталась одна. Ни гуления ребёнка, ни воркования Татьяны Георгиевны. Ни диалогов с людьми, перед которыми всё время нужно другую Дашу изображать. Дарью Арскую.
Старый лифт с шумом поднимает меня на последний этаж.
Люблю этот лофт.
Кирпичные стены, деревянные балки. Потёртая лестница на второй уровень. Там можно забраться в подвесное кресло с ноутом или книжкой. Внизу небольшая и уютная гостиная с кварцевым обогревателем. Из-за высоких потолков и большого окна, выходящего на север, здесь может быть очень холодно.
Несколько метров гостиной забраны под закрытую спаленку, отделённую бамбуковыми перекрытиями. И здесь я спокойно сплю с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, пока Арский изображает хорошего папу.
Он не живёт здесь в будни, снимает квартиру. Это нерационально. И всё же он полностью оставил это место мне, хотя его никто не просил.
Моё пространство практически не пересекается с его пространством. Только дом, как общая кухня для жильцов коммуналки. Но в отличие от них мы и там никогда не встретимся. А ещё как я не захожу в его комнату в доме, уверена, и он не заходит в мою.
Жаль, не успею сегодня посидеть на любимом широком подоконнике и попить кофе.
Быстренько в душ.
Тёплая вода вместе с пеной вымывает из волос тошнотворный запах больницы.
Кутаюсь в толстое белое полотенце.
Жду, пока с кожи сойдут мурашки. Слушаю, как всё реже тарабанят в поддон набежавшие в лейку душа капли.
Мне кажется, что есть ещё какой-то шум. Не затихающей воды, другое. Там, за дверью.
Но я не придаю этому значения и выхожу.
7. Даша
Арский сидит на корточках и роется в нижнем ящике массивного комода, что напротив двери. И первая мысль, которая приходит мне в голову — я не смогу сбежать, потому что между мной и выходом Макс.
При этом выходом мне видится не только дверь, но и окно, единственное в этом лофте. Плевать, что за ним высота в четыре этажа. Плохо лишь то, что и до него не добраться.
Солнечный свет, который отчаянно борется и тонет в подползающих грозовых тучах, особенно ярко, словно в последний раз, очерчивает силуэт.
Макс встаёт, выпрямляется во весь рост, и тяжёлым, вязким взглядом промазывает всю меня, с головы до пят, и снова вверх, вторым слоем. И смотрит мне в глаза так…
Я отворачиваюсь.
Будто это он передо мной почти голый стоит.
Какая же ты ничтожная, Соболева! Слабачка! Нельзя поворачиваться спиной к собаке. Она обязательно нападёт!
И ты опять ничего не сделаешь.
Его шагов не слышно.
Ну же! Повернись и скажи ему, чтобы уходил! Швырни в него туркой. Пни в его сторону стул. Хватит бояться!
Только цепенею и мякну. И ощущаю себя абсолютно беспомощной. Хочу просто исчезнуть. Это чудовищное желание весь год меня надрывает, как клюв грифа смакует любимое блюдо из падали. Но я ведь ещё жива!
Грозовые тучи задавили солнце, стена передо мной резко поблекла. Будто Макс надвинулся, огромный и сильный, закрыл собой, заполнил собой всё, превращая в темноту и меня.
В дверь позвонили. И я даже не вздрогнула.
Наконец его шаги. Он открыл.
Кожей ощутила эту напряжённую паузу.
— Добрый день, — это Айдар.
— Добрый, — голос Макса вживую, не из видео с Ванечкой, которые мне присылает Татьяна Георгиевна, звучит иначе. Когда вживую — это трогает. Как по рефлексу какому-то дурацкому хочется обернуться, будто в толпе тебя окликнул голос очень близкого, некогда любимого человека, по которому ты изнывал и тосковал, которого слишком сильно любил и слишком надолго потерял.
— Я за Дашей. Она тут?
Одежду в охапку и в ванную.
Влажные волосы пропитали серым платье на плечах.
Господи, что подумал Арский?
Я, здесь, в его лофте, после душа поджидаю какого-то мужчину. И Айдар ещё имя моё назвал не как обычно, Дария, а по-свойски это вот «Даша». С интонацией такой, будто я родной ему человек.
Он специально это сделал? Чтобы побесить Арского?
Как он вообще прошёл в здание? Почему его консьерж впустил, номер квартиры назвал? Остолоп!
Оба.
Он должен был ждать внизу!
Выхожу.
Дверь закрыта. Айдара нет. Макс ногой задвигает ящик комода. Раскладывает на столешнице глянцевые полароидные снимки.
И не глядя на меня:
— Ждёт внизу.
Сглатываю оправдание. Я ведь ничего не сделала.
Нет. Не так.
Я ведь ничего ему не должна.
Поскольку моя сумочка стоит на полу у комода, совсем близко к Максу, вполне хорошей, даже естественной мне кажется идея просто уйти без неё.
То, что внизу меня ждут, создаёт иллюзию, будто я неприкосновенна. И могу безопасно дойти до двери.
И всё же приблизиться к Арскому, пусть лишь для того, чтобы пройти мимо, я просто…не могу.
Арский чуть повернул голову, шумно, но коротко выдохнул, будто усмехнулся.
Может, понял.
И дал мне это расстояние, которого я так жаждала.
Отошёл к окну.
Остался спиной ко мне, и ничего не сказал.
Пока стилизованный под дореволюционный лифт спускал меня на первый этаж, сердце ожило, и начало так быстро биться, что стало дурно. Голова закружилась от мелькающей золотистой сетки.
Сколько я не видела его вживую? Десять месяцев? И тут вдруг, да ещё так близко, один на один.