— Приветик, ты новенькая? — кто-то ставит поднос напротив моей руки.
Я не собираюсь поднимать взгляд на него. Нужно выглядеть тут как можно менее привлекательной. Нельзя кому-то понравится.
— Новенькая, — бормочу я, выкапывая в каше ложкой ямку.
— Тебя за что посадили сюда? Разве так делают? Ну, сажают девушек в мужскую тюрьму?
Я не вижу, какое выражение лица у этого мужчины. Не знаю, как он выглядит. Судя по голосу, он старый и бородатый. Вижу только его руку. Она жирная и волосатая.
— Меня посадили сюда по случайности.
— Такого не бывает
— Подставили меня.
Он на секунду замолкает. Берет мой йогурт и сжимает его в руке.
— Что ты делаешь? — я наконец поднимаю взгляд на мужчину. Он выглядит именно так, как я его представляла.
— По другому тебя не заставить посмотреть на меня, — ухмыляется.
— Это не повод забирать у меня мой йогурт, чертов ты кусок дерьма!
Во мне начинает просыпаться злость и страх одновременно. Мне очень не хочется сегодня умирать, но никому я не позволю устраивать такое по отношению ко мне.
— Это ты мне? — злится мужчина.
— Закрой пасть, сукин ты сын, — я беру вилку и втыкаю ее прямо ему в щеку. Размахиваюсь и ударяю его по лицу кулаком. Несколько раз.
— Отвали, сука! — заверещал заключенный, оттолкнув меня от себя со всей силы. Держался за щеку.
Несколько человек подбежали к нам и стали его держать. И только один парень подошёл ко мне. Это тот самый заключенный, что здоровался со мной во дворе. Судя по цвету кожи, он латино-американец.
— Все хорошо? — спрашивает он меня шёпотом. Не поднимает меня, а забираю из рук железную ложку.
— Да, все нормально, — самостоятельно встаю с пола и иду в сторону своей камеры. За мной сразу же направляется охранник.
Меня закрывают. А оставшейся время до ужина, я рисую круги и линии ручкой ну своих ладонях.
— Можно ли как-то с ней мне увидится? — слышу я голос парня, что помогал мне за обедом. Прячусь за дверью и слышу его беседу с охранником. Он отвечает ему отказом и уходит. А я смотрю за ними через щель в железной двери.
На утро меня будит удар чего-то тяжелого в дверь. Я мигом прихожу в сознание, рассматривая потолок. Интересно, тот деловой и богатый человечек, который думает, что виновна в смерти его сыновей именно я, знает, что мне выделили отдельную комнату, где убить меня или изнасиловать гораздо труднее?
— Подъем! — прорезается громкий гул в коридоре. Как из банки.
Спрыгиваю с жёсткого матраса на бетонную землю босыми ногами. Я не привыкла быть вечно грязной, как половина этой тюрьмы. Отпустят ли меня помыться сегодня? Или идти туда слишком опасно? Закрывая глаза, чтобы смыть с лица пену от шампуня, эти страшные пять секунд под напором воды, я только и буду, что мечтать, чтобы у меня в шее не оказалась отвёртка или кухонный нож, стоит мне открыто глаза.
— Подъем! — голос охранника снова звучит по всему коридору. Именно в этот момент я докрашиваю губы темно-синей помадой.
Дверь открывается. Мужчина-охранник с темными волосами тычет в меня пальцем, а потом указывает в сторону пустого коридора.
— Ладно, — говорю я, а через минуту с половиной оказываюсь снова в просторном, и даже где-то красивом, дворе тюрьмы.
Все что-то делают. Работают: ломают и снова чинят; копают и закапывают; снимают и одевают; стучат. В общем, заключенные заняты все мужскими делишками. Я очень надеюсь, что меня не заставят делать тоже самое, и найдут для меня что-то полегче.
— Чего стоишь? — спрашивает тот же охранник, что привёл меня сюда.
Я смотрю вверх — в его зеленые глаза.
— А что такое? Для меня нет работы, как я смотрю. Это трудно.
— Работы найдётся для каждого, — говорит он, но находить работу мне не спешит. Стоит и чего-то ждёт.
— Иди, — произносит он.
— Куда же? Это слишком!
Указывает пальцем в сторону турников. Вижу несколько парней. Они стараются заварить металл к металлу. И у них не получается.
— Ладно. Как скажете, мистер не пойми кто. И мне даже не важно, кто, если на то пошло, — ворчливо отворачиваюсь от охранника.
Я не боюсь этой работы. Мой папа всю жизнь занимался таким делом до того, как спился. До того, как я его убили, защищая мать. Но он успел меня кое-чему обучить за время жизни. Пора сказать папе спасибо!