Ой, да кого это волнует? Я здесь учитель. Я за все отвечаю. Ставлю портфель между нами, огораживаясь от него им, словно стеной.
5 глава
Грейсон
Она стоит за своим портфелем, как за крепостью. Книги, сумка, очки — это все заставляет меня желать разоблачить ее, раздеть, оставить без надежды. Я точно знаю, она бы ненавидела это и любила одновременно. У меня такое чувство, будто мы знакомы, хотя я никогда не встречался с ней прежде до этой недели.
Мое внимание возвращается к ее очкам. Насколько она хороша без них? Надеюсь, что не очень, иначе здесь будет совсем горячо, когда я сниму их с нее. Горячо для нас обоих.
Более того это опрометчиво.
Хватит! Я здесь, чтобы быть прилежным учеником. Мне нужно сфокусироваться на ее глупом задании, составить список предметов.
Она копается в своем портфеле, ища что-то:
— …до тех пор, пока не обзаведешься собственным, — она вытаскивает блокнот в кожаном переплете, поношенный по краям.
Я наблюдаю за ней краем глаза, между темными бровями пролегла глубокая морщина. У этой девушки старомодный вид, тонкие и резкие черты лица, большие глаза и мягкий взгляд. Представляю ее на черно-белой фотографии, стоящей напротив фермы из старых добрых времен с вилами в руках и напускным важным видом. Строгость меня привлекает — это горячо.
У нее влажные губы, наверняка, потому что она посасывает их, когда нервничает. Я хочу попробовать их больше всего, а может быть, даже укусить и снять с нее эти очки. Каждый дом, что я обворовал, каждое здание, буквально та же история — ты устанавливаешь линию обороны, а потом стираешь границы. Вот как заполучить контроль, для нее это — очки.
Мисс Уинслоу вырывает страницы из записной книжки, из-за чего я чувствую себя неудобно, ведь она делает это специально для меня. Интересно, что в этом такого, почему она не хочет видеть меня в своем классе? Она открывает следующую чистую страницу.
— Вы пишите в нем с конца вверх ногами? — спрашиваю я.
— Ага, — отвечает она. — Предпочитаю, чтобы поля были снизу, а не сверху, — она сгибает страницы и кладет их в свой портфель. — Так проще писать.
Я киваю. Меняет все под себя. Мне это даже нравится. Правда, немного удивляет.
— Двенадцать предметов, понятно?
— Да, мисс Уинслоу, — говорю я.
Она моргает. Кажется, нужно перестать звать ее по имени. Девушка поворачивается к классу.
— Как дела? Есть ли у вас вопросы? — никто не отвечает. Она проходит сбоку от класса в своей юбке карандаш и красном кардигане, который кажется мягким, как шерсть котенка. — Пусть даже будет что-то незначительное или скучное, как вам угодно. Главное, чтобы это была правда, а не вымысел, — она приподнимается и разворачивается спиной. — В этом классе самый маленький и скучный кусочек правды в десять тысяч раз важнее самой красивой лжи.
Я смотрю на пишущего Тайка в заднем ряду и думаю о его словах, что ей известно, когда ты выдумываешь. Так ли это? Мысль о том, что я могу поведать ей правду о моем прошлом, разъедает мои внутренности, словно кислота. Слишком велика цена, чтобы за нее платить. Правда, мне необходимо попасть в онлайн-газету. Стоун уже получил указания, нужно лишь обозначить место удара. Я собираюсь писать, используя специальные выражения, а он, как раз, увидит это в небольшом журнале. Он не может позвонить мне, но знает, где я нахожусь, поэтому получение сообщения не отнимет много времени. Здесь хорошие надзиратели, скорее всего мне придется подкупить кое-кого ради изменения имени, но не беда. Стоун и парни получат мое послание.
Придется красиво завуалировать инструкции, дабы создать дымовую завесу. Мне придется выдумать красивую историю, поскольку я ни в коем случае не могу поделиться с ней правдой.
Тайк поднимает руку, и она подходит к нему. Он просит помочь ему, его губы двигаются так, будто он задает вопрос довольно аккуратно, хоть я ничего не слышу. Похоже, что и она тоже, поэтому девушка наклоняется ближе.
Я стискиваю зубы. Каждый парень в комнате пускает по ней слюни, включая женатого Диксона с тремя детьми. Он тоже пялится на нее, невзирая на ее возраст, потому что мы здесь все испорченные. А сколько ей лет? Не восемнадцать. Точно? Или все же восемнадцать? Девятнадцать? Ох, уж этот обнадеживающий взгляд. Боже, она совсем юна. Правда, недостаточно. Изгибы, скрывающиеся под юбкой, довольно притягательные. Все же она женщина.
Заставляю себя оторвать от нее взгляд, смотрю на лист бумаги перед собой. Двадцать предметов, обычных, реальных вещей. Что ж, это будет легко. Если я смог одурачить главу художественного музея Цинциннати позволить мне «оценить» выставку царских вещей, то у этой малышки даже нет шансов. Я волнуюсь за нее.