Первую неделю я провел в психушке. Меня трясло и рвало. Хреновые времена. Тогда общественный защитник — он, кстати, был хорошим парнем — поднял шумиху по этому поводу, и меня перевели в психушку.
Правда, стало только хуже. Они все время накачивали меня лекарствами, я даже не мог ясно видеть, не мог остановить ночные кошмары. Больше, чем быть взаперти, я ненавижу быть под действием лекарств. Так что я реально работал над своей психикой, отрабатывал техники дыхания, разговаривал и тому подобное дерьмо. На самом деле это работает большую часть времени.
Меня совершенно не пугает падение, по крайней мере, не на свободе. В отличие от чертовой клетки, что поджидает меня на земле.
Я поднимаю глаза, и замечаю, что она смотрит на меня с другой стороны комнаты.
— Есть вопросы? — она отталкивается от стены и направляется ко мне.
— Ничего не приходит в голову, — говорю я.
— А я думала, что как раз у тебя есть идеи.
— Есть, но не для печати, — отвечаю, — особенно не с виньеткой, если вы понимаете, о чем я.
Мне хочется застать ее врасплох, но она смотрит на меня, не моргая и без страха. И снова это чувство, будто я знаю ее, хотя это не так. Предполагаю, что это полностью взаимно, и она чувствует то же самое.
— Не можешь вообразить падение? — спрашивает она.
Как раз это я представить могу. Мне известно это чувство.
Я оборачиваюсь и вижу, что все вокруг заняты писаниной.
— Вам известна такая игра, когда дети стоят в кругу, кто-то один падает, а другие ловят его? Здесь никто не будет так играть. Любой из нас предпочел бы получить удар в лицо. Неужели вы думаете, что мы сыграем в эту игру на бумаге? — Я скрещиваю ноги. — Никто в этом месте не хочет думать о падении, не хочет отдавать власть другому.
— Включая тебя? Ты не будешь играть даже на бумаге?
— Вы же сказали, что ждете правды, поэтому…— я пожимаю плечами.
— То есть, ты отказываешься сделать это?
— Я всего лишь пытаюсь быть честным. Даю вам то, о чем вы просили. — Господи. Она так сильно переживает за честность парней, мне это безумно нравится, черт подери.
Ее взгляд меняется. Улыбка в глазах, но без улыбки на губах. Она ценит это.
— Я считаю, что честность о падении — маленькая часть самого падения, — наконец выдает она.
— Ага, — фыркаю я, она умная, это здорово.
— Доверься тому, кто сможет тебя поймать, — добавляет она, задумчиво смотря на стену. Такое чувство, будто она говорит это о себе.
Иногда свет, что глубоко во мне, как электрический провод искрит в темноте. Это я осознаю, только не знаю, в чем причина.
— А что насчет них? — спрашиваю я. — Они поймают вас?
Ее глаза находят мои, и внутри меня что-то вспыхивает, потому что я поймал бы ее. Это самая честная правда, которая только может быть, и думаю, ей это известно. Может быть, однажды, кто-то позволил ей упасть, но я бы этого не допустил, поймал и оберегал бы, сделал ее своей. Как только я заполучу ее, то не смогу оставить. Это чувство наполняет меня, как огонь. Мне следует сбавить обороты, потому как это за тысячу миль от моего основного плана.
— А это было падением? — она кивает на мое предплечье. Скрещенные алебарды.
Мои мысли возвращаются к нам, парням, наносящих их друг другу в подвале. Боль чувствовалась, как любовь, ярость и свобода.
— Наоборот, — отвечаю ей. — С точностью до наоборот.
Кажется, она собирается что-то сказать, но затем останавливается и сглатывает. Боже, я хочу поцеловать ее шею, вдохнуть ее запах.
— Это что-то означает.
— Да, — я смотрю на нее.
По моему тону она понимает, что лимит исчерпан, поэтому кивает, оглядывается, вспоминая о другой части группы. Она указывает на тетрадь:
— Просто сделай, что в твоих силах, — а затем выходит.
Я смотрю ей вслед, желая последовать за ней. То, что происходит между нами, чертовски горячо.
Пока другие заключенные пишут, я делаю пару рисунков на бумаге, а затем поднимаю руку. Диксон копается в своем телефоне, поэтому я кашляю и топаю ногой. Он поднимает глаза и обращает на меня внимание. Внутри вскипает злость, он даже не заметил, что мисс Уинслоу вышла, хотя должен оберегать ее от таких придурков, как мы.
— Чего тебе? — спрашивает Диксон и, наконец, приходит в движение.
— Мне нужно в туалет, — говорю я.
— Подожди, сходишь, когда вернешься в камеру, — он качает головой.
— Тогда я сделаю это прямо здесь.
Некоторые парни начинают хихикать. Если поссу прямо в библиотеке, то меня, скорее всего, посадят в одиночку. А Диксону придется иметь дело с уборкой биологических отходов и кипой бумаг. Я уже видел, как подобное произошло с одним парнишкой. Думаю, он не хочет, чтобы история повторилась.