Барвальд и Павловский остановились друг перед другом и прислушались.
— Половина второго, — заметил Пауль. — Кто нас сменяет?
— Новенький. Говорят, он разжалованный обер-лейтенант.
— Не шпик ли он?
— А ты как думаешь?
— Мы наделили товарищей на соблюдение высокой бдительности. Он, как нам кажется, интересуется политикой.
— А кто второй часовой?
— Наверное, из второго батальона. — Павловский пришёл мимо Барвальда. — Давай сделаем ещё один кружок.
Перед ними словно из-под земли вырос Генгенбах.
— Я знаю, ещё рановато… — проговорил он.
— Небось бессонница одолела? — поинтересовался Барвальд, остановившись. — Могу дать тебе один совет.
«Наверняка Пауль нас слышит и сейчас вернётся к нам», — подумал он.
«Интересно, какой совет мне может дать Барвальд? За советом лучше обратиться к Зейдельбасту», — мелькнуло у Генгенбаха.
— Давайте не будем об этом говорить. — Генгенбах явно волновался. — Мне сказали, что сегодня ночью, в два часа, двое хотят драпануть, — тихо произнёс он. — Двое уголовников. Я, правда, пытался отговорить их, но ничего не получилось.
— И они обратились с подобным предложением именно к тебе? Странно, правда?
— Они хотели, чтобы я пошёл вместе с ними.
— Кто именно?
— Один из них — Цимерман, мой сосед по койке.
— А зачем ты мне рассказываешь эту историю?
— Я думал, что ты попал сюда по политическим мотивам.
«Всё это похоже на провокацию, — подумал Барвальд. — Вот только не ясно, кто её инсценирует, уж не сам ли ротный?»
— Слушай меня внимательно, Генгенбах. Если ты уверен, что кто-то хочет убежать отсюда — а это несомненно повредило бы всем нам, — доложи об этом начальству.
Разговаривая, они и не услышали, как Пауль вернулся к ним.
— Случилось что-нибудь особенное? — спросил он.
— Двое задумали драпануть отсюда.
— Только дурак сам может броситься в пекло, — двусмысленно заметил Пауль.
— А ваш политический коллега думает, что их легко остановить?
— Мы из той же дивизии, что и ты.
— Я знаю, — с горечью произнёс Генгенбах и, оставив солдат на месте, пошёл дальше делать обход. «Может быть, не нужно было вообще говорить им об этом?» — размышлял он.
Без нескольких минут три на левом фланге роты раздался выстрел.
Генгенбах вздрогнул: выходит, Цимерман не врал ему. К Генгенбаху подбежал молодой солдат.
— Ты слышал? — спросил его Генгенбах.
— Да. Что нам делать?
— Покидать пост мы не имеем права, но я всё же пойду взгляну, что там случилось.
Под вечер майор Брам вместе с Эльвирой Май добрался до бункера. Клювермантелю он приказал ждать его в охотничьем домике, Клювермантель намеревался пройти пешком через холм вдоль линии укреплений до самого озера, а оттуда по ручью дойти до места встречи. На это у него ушло бы примерно полночи. Журналистка одарила Клговермантеля такой очаровательной улыбкой, что у обер-ефрейтора слюнки потекли.
«Девица она красивая, но характер её мне не нравится», — подумал Брам.
За последние годы он приобрёл много дефицитных вещей, перед которыми не устояла бы ни одна девушка. Батон венгерской салями, мясной рулет или отрез на платье — и любая девица готова провести с ним несколько часов. Потом ему встретилась Урсула… Она оказывала на него сильное влияние, и он очень изменился. Неизменным осталось только одно желание: поскорее бы кончилась эта война и они смогли бы уладить свои отношения;
Когда началась война, Урсуле исполнилось восемнадцать лет. Она подробно рассказывала Браму о своей жизни — о том, как работала в бюро, как была затем по мобилизации направлена в военный госпиталь, где она по двенадцать часов находилась среди стонов и криков раненых. А дома в это время её ждала больная мать.
Когда Урсула познакомилась с обер-лейтенантом Хальвагом, она переживала как раз то состояние душевного подъёма, которое так хороша показывают в кинофильмах, и без колебаний согласилась стать его женой.
В казино ей теперь целовали руку, называли её милостивой фрау…
«Есть вещи, решить которые не так-то легко, — думал Брам. Но, так или иначе, их всё же нужно решать. Я люблю её, люблю с тай нежностью, на какую, как мне кажется, никогда ещё не был способен. Когда вся эта грязь кончится, мы все решим и устроим. Урсула — настоящая женщина, не то что эта задавака журналистка, хотя та и полна энергии».