И не напрасно.
Моряк приехал. Неизвестно, где он был, неизвестно, что он делал, неизвестно, как он их нашел, но он нашел их. И теперь они тоже готовы были полететь, но машин не было. Полдня они стояли на дороге, но не поймали ни одной машины. Канонада была слышна отчетливо. Моряк ругался сквозь зубы. Мать стояла с сестренкой на руках, Чижов и два чемодана стояли возле нее. Прошел еще час, и, может, больше, машин не было. Моряк исчез и появился, вместе с ним появился мужик на телеге. Он согласен был отвезти всех к станции, но ему было жалко лошади. Он поедет и подпряжет вторую, сказал он, это в двух километрах отсюда, он вернется на двух лошадях, это другое дело, сказал он. Чижову разговоры были неинтересны. Он смотрел на лошадь, на ее длинные ресницы, лошадь была прекрасна. От нее пахло хлебом и пылью, как в амбаре, Чижов отдал бы все на свете, чтобы посидеть рядом с возницей, можно ему прокатиться? Он забрался в телегу, возница гикнул, лошадь побежала. Телега затряслась, заскрипела, Чижов был совершенно счастлив, он даже не расслышал, что крикнула ему вслед мать. Возвращаться? Конечно, он вернется. Он думал только о том, как ему попросить кнут, хоть на минутку. Он не будет стегать лошадь, он только посидит рядом с возницей с кнутом в руках.
Лошадь бежала быстро. Чижов сидел спиной к вознице, он сидел, свесив ноги, он все думал, когда он попросит… Вот проедут еще немного. В это время телегу тряхнуло. Чижов взлетел в воздух и опустился, больно ударившись тощим задом, и тут же взлетел еще раз. У него разом испортилось настроение. Он потирал ушибленный зад, он забыл о кнуте. Телегу тряхнуло еще раз. Чижов тихонько соскользнул на землю и побрел обратно.
Он шел степью. Степь была необъятна. Она была ровной, как стол, непонятно было, почему тряхнуло телегу. Может быть, он зря соскочил? Он потер ушибленный зад — нет, не зря. Степь жила своей жизнью, ей не было никакого дела до Чижова. В выцветшем от жары небе кружила птица. Что это была за птица, и что она видела, кружа в этот день в небе? Он часто думал об этой птице. А думал ли он т о г д а о чем-нибудь? Этого он не помнил. Он шел долго, все-таки телега успела пробежать достаточно. Вдали показалась станица. Видимость была прекрасная, иначе он мог бы подумать, что ошибся, он шел прямо к тому месту, откуда уехал, но теперь на том месте стояла машина. Машина! Откуда она могла взяться, ведь никаких машин не было. Это было интересно, и он прибавил шагу. Потом он побежал. Машина вырастала на глазах. Потом он услышал голос матери, которая говорила, выговаривала какое-то немыслимо длинное слово. Он бежал уже изо всех сил, ему стало страшно. Он услышал, как мать говорила: нет-нет-нет-нет… Он уже был у машины. Он обогнул ее и увидел мать, которая намертво вцепилась в гимнастерку шофера, тот матерился и пытался оторвать ее от себя. Нет-нет-нет-нет — повторяла мать, как автомат, — еще минуту, еще ми…
И тут она увидела Чижова. Она выпустила шофера, она сказала: «Ну вот…» — и отвесила Чижову такую оплеуху, что он потерял представление о дальнейшем. Он пришел в себя в кузове. Полуторку болтало; казалось, она хотела взмыть в воздух, она неслась. Чижов безучастно открыл глаза, голова его моталась. В кузове он увидел моряка, он крепко держался за борта, один глаз у него заплывал. Он поминутно сплевывал кровь. Затем провал в памяти. Затем железнодорожная насыпь, станция. Машина стоит. Рядом несколько товарных вагонов, теплушек, маленький паровоз. Моряка в кузове нет, он стоит у кабины, мужик за рулем запихивает в карман толстую пачку тридцатирублевок. В следующий раз он приходит в себя в темноте. Стук колес. Стук-тук-тук, так-так-так. Тихо. Чей-то стон, но в темноте не видно, они попали в эшелон с ранеными, попали в последнюю секунду, равнозначную жизни. В темноте они уходят от смерти. Материнская рука, ложится ему на голову, он не видит ее лица, она что-то говорит ему; проваливаясь в забытье, он слышит: «Спи. Засни. Все хорошо, все уже позади…»
Чижов опять проспал ночную вахту; лоция сказала ему, что именно: гряду Отура и гряду Ошмара, поселок Тутаев и поселок Тульпа. Он проспал речки Мазь и Щетка, Ить, Березняк и Нора.
Воздух был сладок, как мед.
Волге не было конца.
На левом берегу бушевал лесной пожар.