Он сидел, положив локти на стол и подперев руками круглую, коротко остриженную голову. Нарядный солнечный луч лежал у него поперек стола, и только дойдя до пепельницы из толстого стекла, ломался веселыми зелеными осколками. Но и на луч Бобыль не обращал никакого внимания, продолжая совершенно отсутствующим взглядом смотреть на большую и вылинявшую карту мира — впрочем, не видя. Но затем, привлеченный игрою красок, стал машинально вглядываться, стараясь разобрать неясные надписи на радужных переливах стран.
Он прикрыл на мгновение глаза и воочию увидел берег, длинный и изогнутый, как слоновый бивень. И пену увидел он, белую пену, закипающую на гребне набегающей волны, и самую волну — веселую, зеленую, в тонких мраморных прожилках — теплую и соленую волну Атлантического океана. Он увидел высокие пальмы, рвущиеся вверх, в раскаленное безоблачное небо… И хотя он никогда не был не только в Африке, но даже и на Юге, и пальмы видел лишь в кино, а наяву — только в привокзальном ресторане, — все равно почудилось ему, что он ощущает на своем лице опаляющее прикосновение воздуха и скрип мелкого песка на зубах…
Но стоило в мыслях начальника ДСУ появиться слову «песок», как в то же мгновение это слово, как шестерня, вошло в соприкосновение с другими словами и понятиями, имевшими отношение к слову «песок», и затем, как-то само собой, в его мозгу появились и стали проходить совершенно иные картины. Песок, думал Бобыль, морща лоб. Песок, песок… Там, на морском берегу, песок был тонкий, мелкозернистый. Здесь такой песок был бы ему ни к чему. Особенно на том проклятом участке, из-за которого сгорит, очевидно, весь его годовой план. А ведь так сначала пошло все хорошо — и график уже опережали, и техника работала на диво исправно, и люди были — люди, довольные тем, что дела идут хорошо и можно ожидать и поквартальной и годовой премии…
И вот теперь все летит к чертям. Каких-то триста, да нет, двести сорок семь метров трассы. Двести сорок семь погонных метров — это была точная цифра. А рядом с ней всплывала еще одна точная цифра — две с половиной тысячи кубов первосортного песка. Ровно столько засадили они в этот участок, где трасса проходила по гребню между двумя пустяковыми на вид болотцами. Две с половиной тысячи кубов корове под хвост! При воспоминании об этих тысячах кубов песка видения далекого африканского берега окончательно исчезли из мыслей начальника ДСУ. Вместо этого он видел теперь злосчастный хребет, разделявший оба болота, чтоб им обоим провалиться. Только кто ж мог предполагать, что оба они окажутся косогорными и дно у них не плоское, как у тысячи других порядочных болот, а с уклоном от оси дороги и уходит на глубину в пятнадцать метров. Даже на одно такое болото никакого песка не хватит, не то что на два.
Но как ни жаль было начальнику ДСУ этих тысяч кубов отборного песка — а жаль было так, что хоть плачь, — еще жальче было ему времени, потерянного на таком маленьком участке, да и потерянного-то без всякого толку. А время шло, шло время, а изыскатели, присланные сюда на перетрассировку, все копаются и копаются. А дней-то осталось всего ничего… И тут начальник вспомнил, сколько осталось дней, потом вспомнил, какое сегодня число, а затем, идя обратным ходом, вспомнил, что жена у него лежит в больнице и рожает, а может быть, уже родила, и тут он снова забыл все — и какое сегодня число, и сколько осталось дней, забыл про болота и про песок. Он потянул руку к телефону, отдернул ее, снова потянул… «Если первым войдет сюда мужчина, — загадал он, то родится мальчик, если женщина — девочка». И тут же раздался стук.