- Давай мы так сделаем, - наконец задумчиво, куда-то в пустоту произнесла она. - Ты переночуешь у тёти Леры, а утром будет видно. Сейчас всё равно уже поздно. И метель… Пойдём.
Ты растерянно подал ей куртку, - такую же серую, как её балоньки, - и отвернулся за своей, хотя отчего-то очень не хотел терять Оксану из виду. А в следующий миг оказалось, что ты сидишь в старом, очень мягком кресле, а вместо булочной вокруг - на полках, подоконниках, даже на полу, - корабли. Фрегаты, бригантины и каравеллы, с миллионами деталей, с шёлковыми парусами, лесенками, канатами и штурвалами…
Неподалёку щебетала женщина – ты откуда-то знал, что это тётя Амелиной, Валерия Карловна, - ей отзывался приятный баритон. Потрескивали дрова. Ни Оксаны, ни снега, ни домика со свечой не было и в помине… И удивления тоже не было. Было ощущение чего-то забытого, что вертится на языке, но мгновенно ускользает, стоит попытаться хотя бы мысленно облечь это в слова.
А спустя минуту ты уже вовсе не помнил ни встречи с Оксаной, ни кофе с творожным печеньем. Сегодняшний день стёрся из памяти, и ты, словно растеряв координацию или разучившись думать, сидел в кресле. Внутри было гулко и пусто.
Смотрел на модели судов и будто уплывал на них куда-то далеко-далеко по речке свой памяти. Куда-то в студенческие годы, когда ты один жил в бабушко-дедушкиной квартире, и по обоям там тоже плыли корабли…
***
В Лерином доме было очень тепло, пахло травами, мукой и изюмом, жарко дышала полупечка-полукамин. Под вечер ты пристроился на кучке аккуратных полешек, прикрытых пледом, с каким-то альбомом и кружкой малинового чая, – Лера решила, что ты всё-таки заболел. Смеркалось. После жирных драников со сметаной клонило в сон, вездесущие в этом доме кораблики медленно расплывались в светящиеся точки.
Уже полузаснув, ты внезапно ощутил – без всякий напоминаний и ассоциаций, просто так, - как соскучился по Рогозиной. Не по коллегам, не по лаборатории, не по ФЭС, не по своей квартире – в здешнем травяном тепле всё это будто отошло на задний план, - но по Рогозиной. Тебе не хватало её почти физически, это было как приступ астмы или острая жажда. Тебе хотелось видеть её, хотелось, чтобы она сидела с тобой рядом, говорила что-нибудь или просто молчала, - неважно…
Ты много раз повторял себе, что взрослому парню (чего уж там, почти мужику!) нужно иметь личную жизнь, компанию, невесту – хотя бы в перспективе. А не чокнутый набор «железо-лаборатория-улики-влюблённость в начальницу». Ты же не детдомовец, в конце концов, чтобы называть мамой каждую встречную женщину. Но ведь и она – не каждая…
Порой ты думал, что тебе не хватало Галины Николаевны даже тогда, когда ты её ещё и не знал, – в холостяцкой студенческой квартирке в Посаде, в больнице рядом с сестрой, в пыльной египетской деревушке, где ты две недели с недоумением пытался осознать, что загорелая худая женщина с гроздьями гремящих костяных браслетов и вечным рюкзаком за плечами, - твоя мать.
Не хватало и здесь, во сне, в этом тихом натопленном доме. Не хватало везде.
Наверное, тебе просто пора смириться, что мэр твоего маленького мира бессменен…
Ты сложил пальцы в замок и опёрся о них лбом. На улице холодало, огоньки в печке тоже потихоньку гасли, остывшая кружка с мокрой малиной лежала где-то на периферии затуманенного зрения. Вздохнул, закрыл глаза… А дальше снова был сон, глубокий и плотный сон без снов.
Очнулся ты уже ночью, в густой февральской темноте. Постепенно из неё выплыл – где-то очень близко – фонарь, потом – частый переплёт цветных стёкол, а за ними – заснеженный пустой сад. Ты снова подумал о Рогозиной, так, будто поток мыслей и не прерывался сном. Где она сейчас? Дома? Или в офисе? Дописывает, доделывает, додумывает за разбежавшихся сотрудников… Нет, наверное, дома, судя по тишине, уже глубокая ночь. Хотя за ней не встанет засидеться допоздна, а то и до утра. Как и за тобой, собственно говоря. Может, ты мог бы сейчас помочь ей. Но ты здесь. Зачем-то.
Потянулся, поплотнее укутался стёганым одеялом и свернулся в клубок. Надо постараться уснуть, сейчас не время и не место копаться в своих мыслях. Да и выспаться бы надо. Ты ведь даже не знаешь, куда пойдёшь завтра. И вообще – будет ли это завтра.
Ближе к рассвету что-то приснилось – цветочное, очень подробное, но путаное, как пэчворк или детская аппликация.
А наутро разболелась голова. Ты хотел вернуться.
========== existimans ==========
Рогозина медленно обходила кабинет – ещё раз проверить, не оставила ли чего на полке или в ящиках стола. Папка с документами, удостоверение, табельное оружие. На стуле – небольшая дорожная сумка с личными вещами.
Как ни странно, на этот раз, после бесцеремонного уведомления о командировке ей даже позволили съездить домой. Обычно за пакетом по форме 01 следовало краткое: «Борт через час, всё необходимое получите на месте», и никакие причины не могли стать поводом попасть в квартиру и захватить хотя бы самое нужное. Поэтому помимо головной боли, вороха документации и пачки новых дел из каждой командировки полковник привозила плотный тёмный пакет, набитый одноразовыми шлёпанцами, щётками, казённым бельём и жёсткими серыми полотенцами. Выкидывать не поднималась рука, а пользоваться этим… Нет. Вернувшись, хотелось скорее нырнуть под горячую, ничем, кроме свежести, не пахнущую воду, смыть с себя казарменный запах стерильности, стереть, вытолкать из-под кожи противную, вяжущую липкость. А наглухо закрытый тёмный пакет отправить подальше - к колоде таких же, в душную глубину шкафа.
Но сейчас ей удалось доехать до квартиры и наскоро собраться. В ФЭС она вернулась минут на сорок раньше срока, но уже жалела об этом. Вынужденное, бездейственное ожидание выматывало сильнее неизвестности.
В кабинет неслышно вошёл Круглов. Хмыкнул, глядя, как она с излишним педантизмом выравнивает стопки книг на своём столе. Присел на своё обычное место.
- Что говорят?
- Ничего. Как всегда.
- Совсем?..
Рогозина пожала плечами:
- Ну, что-то про этот взрыв в колледже… Будто бы он был намеренным.
- И что? Из-за это нужно сдёргивать тебя в командировку?
- Я сама не понимаю, Коль, - Рогозина опустилась напротив, подпёрла рукой лоб. – Странно всё это. Говорят, там давно всякая чертовщина творится. И колледж этот связан с сетью фармакологических предприятий – один из факультетов занимается военной медициной. Якобы через студентов-химиков на эти предприятия, под видом безобидных компонентов, поставлялись взрывчатые вещества.
- Студенты переправляли взрывчатку на фабрики? – недоверчиво переспросил Круглов. – И откуда же они её брали?
- Выходит, что переправляли… Они её и изготавливали сами.
- Бред какой-то. Но хорошо, пусть так. А при чём тут ты?
Рогозина щелчком согнала со столешницы пылинку и иронично изогнула бровь:
- Я тоже об этом спросила. Думаешь, мне ответили? «Все вопросы к руководству. Борт в пятнадцать ноль-ноль, машина заберёт вас из офиса», - передразнила она. – Знаешь, Коль, у меня такое дурацкое чувство, будто меня пытаются отвлечь.
Пояснять, от чего отвлечь, не требовалось. От Тихонова. От его поисков.
- Сначала это преподавание, теперь командировка – непонятно куда, непонятно на сколько, непонятно для чего…
- Галь… Ты же знаешь… - Круглов говорил медленно, тщательно подбирая слова: незачем было провоцировать напичканную успокоительными Рогозину, да ещё накануне этого нелепого отъезда. – Ты же знаешь, мы сделаем всё…