Трудно отказать преподавателю, если он к тому же ещё и принцесса. Я покорно развернула свой пергамент.
Пока я успела изобразить на нём большое дерево, разместив у его основания имена матери и отца. От них тянулись ветви с именами моих братьев и сестёр и моим собственным именем. Следуя указаниям принца, я постаралась, чтобы это фамильное древо было не простой схемой, а живой историей моей семьи. Я упомянула вкусы и пристрастия моего отца, добавила сведения о его мастерской, перечислила блюда, которыми кормила нас мама, и описала, как от неё пахнет (обувной кожей и ваксой). Принц велел нам не забывать и о старших поколениях, поэтому я написала, что мой дед тоже владел сапожной мастерской, а бабушка работала на курсах повышения квалификации для фей-крёстных. Но дальше моя работа не продвинулась: рядом с веточками, отведёнными для моих братьев и сестёр, было пусто.
Белль обвела пальцем их имена, особенно задержавшись на «Анна».
– Неужели тебе нечего сказать о твоих младших братишках и сестрёнках?
Я не собиралась этого говорить, но слова сами хлынули из меня бурным потоком:
– Нет, потому что я рассорилась со своей семьёй! С отцом – потому что он не нашёл Анну! С мамой – потому что она так глупо поверила письму, которое получила с пегасовой почтой, где говорилось, что с Анной всё в порядке! И с моими братьями и сёстрами – потому что они так и не поняли, что произошло! И я ужасно злюсь на Анну за то, что она выбрала его вместо нас!
Ох... какое облегчение наконец высказать это вслух!
– Джилли, ты имеешь полное право злиться, но всё, что ты говоришь, относится к настоящему. А задание посвящено твоему прошлому. – Белль прижала палец к тому месту, где должно было говориться о моей учебе в СИШ и моих заслугах. – Ты ведь не всегда сердилась на них, верно? Так какие отношения у тебя были с Анной раньше?
Я гневно отбросила свиток:
– Не помню.
– Не помнишь или не хочешь вспоминать? – мягко спросила Белль. Я промолчала. – Вернуться в прошлое бывает очень трудно, особенно если это причиняет боль. Давай расскажи мне о других твоих братьях и сёстрах. Кто такой Хэмиш?
Я невольно улыбнулась:
– Он смешнее всех шутит. А Феликс зато умеет всё починить. У Трикси чудесный голос, я никогда такого не слышала – ну, разве что у Эл-Гри такой же красивый. А Анна... – Я спохватилась: надо же, чуть не попалась на удочку Белль! – О ней я не хочу говорить.
Одна из фей погасила свет над библиотечной стойкой. Разве они работают не до девяти часов?
– Что бы ни случилось, она всё равно твоя сестра, – сказала Белль. – У вас наверняка были и счастливые времена.
– Да, я тоже так думала, – с болью вздохнула я, отводя глаза от пустого места на фамильном древе. – Но всё это оказалось неправдой.
– Как так?
Мне проще было зарыться в груду книг, чем говорить об этом, но Белль смотрела на меня с таким участием, что я сама не заметила, как раскрыла ей душу:
– Долгое время я думала, что она счастлива, а потом выяснилось, что нет. Мне казалось, её занимают только Рапунцель с её шампунями, смешные заколки и игры с приятелями. А в действительности она тайком страдала, думая, что живёт в моей тени и что я отняла у неё шанс стать помощницей отца в его мастерской. А ведь мне совершенно не нужна эта мастерская. Я была бы только рада уступить её Анне – но я даже не могу сказать ей об этом: ведь теперь её здесь нет! Она исчезла, и я не знаю, вернётся ли она когда-нибудь. И расспросить её для моего проекта я тоже не могу. Значит, я опять получу плохую оценку и меня вышвырнут из программы «ШОГ». – В глазах у меня защипало. – Но знаете, что хуже всего? Что я даже не могу попросить у неё прощения за то, что принесла ей столько огорчений. Если бы она знала, как я сожалею, она бы наверняка вернулась. Точно вернулась бы. – Моим щекам стало совсем горячо от слёз.
Белль притянула меня к себе и обняла. Поначалу я упиралась, но потом позволила себе прижаться к мягкому изгибу её плеча и зарыться лицом в её длинные душистые волосы. Я плакала, а она гладила меня по голове, совсем как мама. До этой минуты я и сама не понимала, как нуждалась в простой человеческой ласке.
– Иногда нужно как следует выплакаться, чтобы на душе полегчало, – сказала Белль.
– Я вовсе не плакса, – прохлюпала я, вытирая глаза рукавом.
– Но сейчас тебе стало лучше, верно? – улыбнулась она.
– Верно, – призналась я. И уставилась на свой пергамент, теперь весь закапанный слезами. – Я просто всё время думаю о том, как хорошо было бы Анне на уроках у принца. Она-то всегда знала, кем хочет быть. А я до сих пор ума не приложу, чем хочу заниматься.