Так, значит, конец? На минуту жалость к себе захлестнула Александра. И тут же он подумал об "Ангеле-Воителе": "Кабы она знала!"
Вошел один из давешних тюремщиков, принес вонючую чесночную похлебку, кусок хлеба.
- Я слышал, ты русский?
- Да.
- Холодно у вас?
- Холодно.
Тюремщик подошел ближе:
- Послушай, можешь ты сказать мне правду про Галубардо? Говорят, будто он хлопочет, чтоб всем беднякам хорошо жилось, чтоб все в Италии вздохнули свободно. Врут это или правду говорят?
- Правду, - отвечал Александр. - Я потому и пошел к нему, потому и сражался в его войсках. Знаешь, к нему собираются все, кто хочет свободы.
Тюремщик еще внимательнее посмотрел на него:
- И ты не жалеешь, что умрешь за Галубардо?
- Нет.
Тюремщик вздохнул:
- Я тебе верю, русский. Я принесу тебе чего-нибудь получше на обед.
Но Александр попросил его только об одном: дать ему чернил, перо и бумагу с конвертом и после отправить написанное по тому адресу, который будет на конверте. Тюремщик поклялся, что все выполнит.
Так Александр получил возможность писать. "Родная, бесценная Сашенька", - начал он, и сладкие, мучительные слезы пробились из самой глубины его сердца и потекли по совсем еще детским щекам.
43. "ТЫСЯЧА" ПОБЕЖДАЕТ
- О, почему, почему вы не послали меня с ними, дядя Джузеппе! Ведь я так просила вас отпустить меня! Вы меня слишком бережете, вы не даете мне настоящего дела. Разве я не понимаю, зачем вы завалили меня разными документами и списками бойцов и назвали меня своим секретарем? Это все, чтобы не пустить меня в бой. Я бежала из дому, чтобы сражаться за Италию, а вы держите меня на привязи! Вы отправили обоих русских и даже не сказали мне. А я так хотела бы пойти с ними...
Лючия, с разгоревшимися щеками, со слезами возмущения на глазах, подступала к Гарибальди.
- Каждый из них выполняет свое поручение, дочурка, - серьезно сказал ей Гарибальди. - Отправить тебя с тем, о ком ты думаешь, я не мог: у него и его товарищей было важное дело, и ты могла им только помешать. И потом, я отвечаю за тебя перед твоим отцом. Что я скажу, если с тобой что-нибудь случится? И ты напрасно думаешь, что я взял тебя к себе в секретари просто так, для виду. Твоя работа мне очень нужна, да и всем нашим бойцам тоже. И потом, успокойся: твой русский и его товарищи должны скоро вернуться.
Но они не вернулись. Александр Есипов и два его товарища были заперты в палермской тюрьме и ждали казни, а Мечников, тяжело раненный, лежал без сознания у построенных им укреплений. Ему предстояло всю жизнь носить след этого ранения, полученного в сражении за далекую страну.
Между тем приближался штурм Палермо.
Ланди обещал Франциску II в ближайшие дни покончить с "бандитами" Гарибальди, а самого их предводителя захватить в плен. Навстречу приближающимся к Палермо гарибальдийцам бурбонцы двинули крупные силы. Сицилийским партизанам удалось сообщить Гарибальди, что против него идет десятитысячная армия, да и в городе осталось тоже тысяч пятнадцать солдат и офицеров.
Двадцать четвертого мая бурбонцы вышли на дорогу близ Парко. Это было именно то, чего хотел Гарибальди. Его план был таков: отвлечь от города главные силы неприятеля, притворным отступлением одной части своего войска отвести бурбонцев подальше от Палермо, а самому с другой частью штурмовать столицу Сицилии, где ему помогут партизаны.
План этот блестяще удался. Первое столкновение войск Гарибальди с бурбонцами произошло возле Парко. Это был жестокий многочасовой бой в горах, продолжавшийся от зари до ночи. Положение гарибальдийцев казалось безнадежным - против них было десять тысяч хорошо вооруженного и обученного войска.
Под натиском этого войска гарибальдийцы оставили Парко. Отступление не смутило Гарибальди - оно входило в его план. Вот что он писал: "Немедленно отправив пушки и обоз по главной дороге, я с ротой Каироли и отрядом партизан вышел навстречу второй неприятельской колонне, пытавшейся перерезать мне путь. Наш маневр оказался на редкость удачным - короткой перестрелкой я остановил неприятеля".
Бойцы Гарибальди изнемогали от усталости, а еще больше от того, что видели свое поражение. Но их вождь сохранял полное спокойствие. Лишь бы дождаться темноты! Лишь бы генерал Боско уверился в своей победе и прекратил с наступлением ночи бой!
Гарибальди угадал: Боско, солдаты которого тоже бились из последних сил, увидел, что темнеет, и приказал прекратить военные действия до следующего утра.
Только это и надо было Гарибальди.
В продолжение всей ночи гарибальдийцы быстро и неслышно уходили. У Пиано-де-Гречи Гарибальди дал им несколько часов отдыха, а потом продолжал отступление. Когда его волонтеры дошли до места, где корлеонская дорога раздваивается, Гарибальди вызвал к себе полковника Орсини и, дав ему роту стрелков, обоз и четыре пушки, приказал продолжать отступление до Корлеоне, а если понадобится, то и дальше, чтобы отвлечь на себя главные силы врага.
Сам же Гарибальди с большей частью своих бойцов двинулся влево от дороги по направлению к небольшому красивому городку Маринео, лежащему за цепью гор. Возле этого городка, в лесу, Гарибальди снова устроил привал для своих смертельно усталых людей. Лючия, лежавшая под раскидистым деревом, не могла заснуть от раскатов канонады. Точно гроза гуляла в горах. Это бурбонцы громили "остатки банд пирата Гарибальди", как писали в своих донесениях генералы Франциска II. Они не догадывались, что Гарибальди уже находится по другую сторону горной цепи и подходит к Палермо. Одна колонна бурбонцев наступала на Калатафими, другая преследовала полковника Орсини, который делал вид, что бежит в величайшей панике. Партизаны, переодевшиеся крестьянами и крестьянками, то и дело доносили королевским офицерам, что дорога на Корлеоне завалена брошенными повозками, оружием, лафетами, что гарибальдийцы бегут. Боско сообщил в Палермо: "Гарибальди бежит. Скрывается в горах. Скоро он будет в наших руках".
А Гарибальди, одурачив таким образом противника, уже был у самого Палермо, в монастыре Джибильроссе, куда собрались главные силы сицилийских партизан.
Здесь, у монастыря, Гарибальди сделал смотр своему отряду. Он сказал людям:
- Завтра я буду в Палермо, или меня не будет в живых.
От его основной "тысячи" теперь оставалось совсем немного. Многие были убиты и ранены, другие отступали вместе с Орсини по корлеонской дороге. Гарибальди понимал, что при такой малочисленности войска он сможет победить только неожиданным нападением.
Двадцать шестого мая, в сумерках, гарибальдийцы небольшими группами начали спускаться к городу с восточной стороны. Было известно, что у Адмиралтейского моста через реку Оретус дежурят большие сторожевые отряды. Однако разведчики, которые бесшумно подползли к солдатам, донесли, что почти все солдаты дремлют и никто не ожидает нападения. Гарибальди уже начал надеяться на легкую победу, но подвели сицилийские пиччиотти, то есть еще необстрелянные и недисциплинированные группы, влившиеся в гарибальдийские отряды. Едва завидев вдали Палермо, они пришли в неистовый восторг, начали стрелять и оглушительно кричать:
- Viva l'Italia! Viva Garibaldi!
Стража проснулась, подняла тревогу. Бурбонцы приняли партизан в штыки, и те на первых порах растерялись. Но тут старые бойцы Гарибальди подоспели им на помощь. Адмиралтейский мост был взят.
Однако это не была еще окончательная победа. "Ключом города" считались ворота Термини.
Близ ворот снова завязался жестокий бой. У бурбонцев были свежие силы, они не совершали тяжких переходов по горам, они не существовали впроголодь и не воевали почти голыми руками, как гарибальдийцы. И все-таки "заколдованные рубашки" побеждали - у них было то, чего не было у королевских солдат: вера в свое дело, надежда спасти Италию и добиться свободы. Адвокат Мерлино, послушный письму Гарибальди, собрал патриотов и при первых же выстрелах ударил в набат. Повстанцы высыпали на улицы и начали спешно строить баррикады и оцеплять самые опорные здания города. Многие солдаты короля оказались осажденными в своих казармах. Кроме того, повстанцы заняли арсенал. А в это время бойцы Гарибальди во главе со своим вождем штурмовали ворота Термини.