Миколай горько рассмеялся.
- Ты говоришь, простая девка, - вскричал он, распаляясь гневом.- А ты помнишь, кем был я тогда, всеми пренебрегаемый, заброшенный? Чем отличался я от нее, какое у меня было перед ней превосходство? Я был ровня ей в понятиях и разуме, а в привилегии своего рождения я инстинктивно никогда не верил.
Он снова замолк, устремив на брата испытующии взгляд, но тот сидел не двигаясь с опущенной головой.
- Зыгмунт,- произнес наконец староста на диво проникновенным тоном,- знаешь ли ты, какую боль причинил мне, какую бурю чувств поднял во мне?
Зыгмунт задрожал всем телом и, поднимая голову, заговорил с лихорадочной поспешностью.
- Но почему ты ни разу не позволил мне оправдаться в этом моем поступке, почему ты с тех пор не хотел голоса моего слышать?
Старший брат горько усмехнулся.
- Ты пленился простой девкой, увлекся слепо, самозабвенно, до полной потери сознания,- быстро продолжил граф,- ты с презрением отбрасывал все наши доводы, советы и предложения… У нас не было другого средства вывести тебя из состояния безумия.
Миколай Жвирский нахмурил брови, и глаза его грозно сверкнули. Он приподнялся и сказал резким, суровым тоном:
- Вот как, даже перед собственной совестью ты прикрываешься фарисейской маской. Чтобы вылечить меня oт воображаемого безумия, ты готов был свести меня с ума по-настоящему. Самовольно взяв на себя обязанности вершителя моей судьбы, ты сделался палачом, исполнителем своих собственных приговоров и, нанося мне вероломный, лицемерный и подлый удар, полагал оказать мне благодеяние. Позорный и мерзкий поступок ты хочеши считать своей заслугой!
- Миколай! Брат мой! - промолвил дрожащим голосом граф и бледный, как мертвец, тоже приподнялся в кресле.
Миколай с горечью скривил губы.
- Ты не только опорочил, оплевал, ногами растоптала мое чувство, самое благородное, самое высокое, до какого я в то время только мог подняться, но… - прибавил он и скрипнул зубами.
- Но… - машинально повторил граф.
- Ты заставил мою дочь вечно стыдиться матери!
- Твою дочь! - пробормотал пораженный граф.
- А кем же была та Ядзя, которую ты в добавление к приданому ее матери отдал тому кузнецу, немцу из Подлужа?
- Как? Ты… ты… знаешь, что я сделал с Ксенькой? - пролепетал граф в страшном смущении.
- Ты постарался выдать ее замуж за кузнеца из Подлужа и оставил в их руках мою дочь, мое единственное дитя…
- Но ты нашел ее? - быстро перебил его граф.
- Нашел! Нашел, к твоему несчастью…
- К моему несчастью? - повторил ошеломленный граф.
Миколай вновь с горечью скривил губы.
- Теперь ты можешь смело объявить ее отца сумасшедшим, безумцем… Умерев для мира, для самого себя, он не поднимет голоса в свою защиту… Но когда ты протянешь свою алчную руку к его достоянию, которое завешано не тебе, а другому, тогда выступит она, моя дочь, признанная и удочеренная, хотя и тайно, но по закону, и одним словом своим расстроит все твои недостойные махинации.
Граф выпрямился, его взгляд выражал огорченье и боль.
- Брат! - вскричал он прочувствованным голосом, закрывая лицо руками.- Я не заслужил последнего упрека.
Миколай Жвирский слегка вздрогнул, словно ему вдруг жаль стало брата.
- Жахлевич, стало быть, действует на свой страх и риск? - быстро спросил он.
Граф с минуту молчал, стараясь, видимо, справиться со слишком сильным волнением, а потом заговорил искренне и с глубоким раскаянием.
- Верно, я провинился перед тобой, когда был легкомысленным, опрометчивым юношей. Но неужели ты считаешь меня способным к одному недостойному поступку присовокупить и другой? О нет, никогда, ни за что на свете,- воскликнул он и содрогнулся от отвращения.
И когда оба они успокоились, граф чистосердечно рассказал, как, питая иллюзорные надежды, вызванные раздутым честолюбием, он позволил вовлечь себя в этот злосчастный процесс, однако вовсе не имел намерения пускать в дело какие-либо сомнительные средства, а, напротив, удачный для себя исход хотел оплатить, выдав замуж за Юлиуша свою дочь.
При последних словах Миколай Жвирский вздрогнул.
- Ты предназначил ее Юлиушу? - спросил он со странной поспешностью.
- Только приняв такое решение, я позволил себе поддаться гнусным уговорам моего мошенника управляющего.
- А что, Юлиуш любит твою дочь?
- Так мне кажется, вернее, так мне казалось в начале нашего знакомства.
Миколай облегченно вздохнул.
- А твоя дочь? - спросил он снова.
- Евгения очень хорошо воспитана,- быстро и многозначительно ответил граф.