— О! О! О! Уберите его! Уйдите отсюда, играйте с другими разбитыми сердцами! — кричала миссис Гиббс.
— Да ведь это ваш муж! — воскликнул м-р Браун.
— Уведите его! — простонала миссис Гиббс.
М-р Кидд задумался, скрежеща зубами.
— Нет ли у тебя каких-нибудь знаков на теле, Джо? — спросил он.
— На мне, — самодовольно ответил м-р Гиббс, — нет ни знака, ни пятна. Моя кожа вся бел..
— Довольно о твоей коже, — резко перебил м-р Кидд.
— Если все вы не уйдете отсюда, пока я сосчитаю до десяти, — сдержанным голосом сказала миссис Гиббс, — то я закричу. Как вы смеете являться в дом к порядочной женщине и говорить о вашей коже? Уйдете вы? Раз! два! три! четыре! пять!
Голос ее повышался с каждым новым числительным; и м-р Гиббс первый спустился с лестницы. Сопровождаемый друзьями, он ловко юркнул за угол.
— Удивительно, что она не подняла на ноги весь дом, — сказал он, вытирая рукавом пот со лба, — и что бы тогда случилось с нами? Я сразу находил неправильным, что вы заставили меня сбрить бакенбарды, но уступил, раз вы считали, что лучше знаете. Она меня никогда не видела без них. У меня была замечательная растительность еще когда я был мальчишкой. Когда у других мальчиков…
— Замолчи! — проревел м-р Кидд.
— Не желаю! — вызывающе продолжал м-р Гиббс. — Мне надоело быть оторванным от моего уютного дома и жены; я сегодня же опять отпущу бакенбарды. Без них она меня никогда не узнает, это факт.
— Он прав, Боб, — убежденно подтвердил м-р Браун.
— Не хочешь ли ты этим сказать, что мы должны ждать, пока отрастут его проклятые бакенбарды? — воскликнул м-р Кидд, приплясывая от бешенства.
И содержать его в безделии, пока они не вырастут?
— Все это вы получите из моей доли, — с достоинством возразил м-р Гиббс, — но впрочем, делайте, как знаете. Если хотите, мы расстанемся сейчас и будем квиты, я не возражаю.
М-р Браун увел своего разгневанного приятеля в сторону и долго уговаривал его тихим, но убедительным тоном. М-р Гиббс стоял поодаль и с безучастным видом насвистывал что-то.
— Сколько времени нужно им, чтобы вырасти? — прорычал м-р Кидд, обратившись к нему.
М-р Гиббс пожал плечами.
— Не могу сказать, — ответил он, — но думаю, что недельки через две или три она бы меня узнала. А если нет, то придется подождать еще недельку, вот и все.
— Ну, из твоей доли тогда останется немного, помни это, — заметил м-р Кидд, грозно взглянув на него.
— Что же делать, — сказал м-р Гиббс, — можешь не напоминать мне об этом так часто.
Остальную часть пути они прошли в молчании. В течение ближайших двух недель друзья м-ра Гиббса ежедневно навещали его, дабы убедиться в произошедшей в его наружности перемене и поворчать на медленность процесса.
— Завтра попробуем провести это дело, — сказал м-р Кидд по истечении двухнедельного срока, — мне уже порядочно надоело давать тебе деньги взаймы.
М-р Гиббс покачал головой и весьма разумно заговорил о том, что не следует рисковать кораблем из-за того, что жалеешь каплю дегтя, но м-р Кидд был непреклонен.
— У тебя их достаточно для того, чтобы она тебя узнала, — строго сказал он, — а нам вовсе не нужно, чтобы тебя узнали еще и другие. Жди нас завтра в восемь часов у памятника, и все будет кончено.
— Что же, приказывай, — проговорил м-р Гиббс голосом, не предвещавшим ничего доброго.
— Надвинь шляпу на глаза, — строго командовал м-р Кидд, — надень очки, которые я одолжил тебе, и, пожалуй, недурно было бы, если б ты повязал лицо красным фланелевым платком.
— Я и без вас знаю, что мне делать, — сказал м-р Гиббс, кивнув головой, — держу пари на пиво для всех, что завтра вечером вы меня оба не узнаете.
Пари было принято, и на следующий вечер, от восьми часов до без десяти минут девяти, м-р Кидд и Браун сделали все от них зависящее, чтобы выиграть его. А затем м-р Кидд, обратившись в смущении к м-ру Брауну, велеречиво вопросил его о том, что это значит.
— Может быть, он пошел один? — сказал м-р Браун. — Нам следует сходить и узнать, в чем дело.
В состоянии некоторого замешательства они побежали обратно в Уаппинг, но, взбежав на лестницу, которая вела в комнату м-с Гиббс, увидели, что дверь ее замкнута. На их частый, страстный стук не было ответа.
— О, она вас, не услышит, — сказала какая-то растрепанная женщина, перегнувшись через перила следующего этажа. — Она уехала.