Подчиняясь внезапному импульсу, любопытству, граничащему с одержимостью, я лечу туда, где в мае лежит снег, а на сентябрь у каждого заготовлена тёплая куртка. Все пять часов полета я проигрываю события прошлого и пытаюсь найти в них себя… Кажется, теперь это зовётся модным словом «рефлексия». Меня бросает из крайности в крайность. Мною овладевают самые разные эмоции. Я злюсь на самого себя и те шальные мысли, что то и дело роятся в голове. Я тихо радуюсь возможности приблизиться к истине. Хотя что есть истина? Точнее, где она? Давно не секрет, где-то рядом…
Родные места на удивление не заставляют сердце биться чаще. Ничего внутри не сжимается в тот момент, когда мы проезжаем мост, по которому ещё ребенком я ходил сотни, а может быть и тысячи раз, подбирая необычные пивные пробки, коих набивался целый карман. Даже очертания дома, в котором прошло детство, не вызывают желания остановиться и погрустить на скамейке у подъезда. Я чётко понимаю свою цель и иду к ней. Точнее, еду. На немыслимо низкой скорости.
Водитель, разглядевший на картах пункт назначения, меняется в лице. Исчезает глупая улыбка и выключается провинциальный шарм. Музыка приглушается по велению грубых пальцев. Мы молчим. Наконец, набравшись смелости, он задаёт вопрос (не заговорить с клиентом тут моветон):
— Поминать или на похороны?
Я улыбаюсь в мыслях, представляя, чего мужику стоило заговорить со мной на столь щепетильную тему, и отвечаю следом:
— Нет-нет, просто к другу. Так уж вышло, что он работает на кладбище.
— Ну, слава богу! — выдыхает дядька и позволяет улыбке вернуться на место.
А дальше мы оба пытаемся наверстать нерассказанное и неуслышанное. Оставшихся минут в пути, разумеется, недостаточно. Ещё какое-то время мы сидим в машине с заглушённым двигателем, и я пытаюсь ускорить неизбежное прощание, поглядывая на экран телефона. Но вот он, заветный миг! Перехватывая очередной заказ, таксист наказывает передавать привет Ленину и Лужкову (забывая, по всей видимости, что оба мертвы) и выпускает меня из прокуренного салона.
Я прохожу в большие и довольно уродливые ворота, сворачиваю налево, к будочке, из которой доносятся диалоги в стиле сериалов по «России-1» и запахи лапши быстрого приготовления. На ходу вру, что прихожусь родственником Матвею, и выясняю, где он трудится сегодня. На мою удачу, парень вкалывает как проклятый, без выходных и без отпуска. Зато с перерывом на рюмку. А как иначе, профессия обязывает.
Ориентируясь по карте, что мне подсунул местный сторож, я иду не спеша. Что сказать давнему знакомому столько лет спустя? Как начать разговор? Может, предложить денег и горячий обед за возможность поболтать? Нет, глупости. Местные и так не пылают любовью к москвичам, а за подобную наглость с радостью присыплют меня слоем земли.
Заметив невысокого, плюгавенького мужичка, я останавливаюсь и растерянно пытаюсь собрать буквы в слова приветствия. Матвей оборачивается и как ни в чём не бывало кидает пренебрежительное «О, Тёмыч!». Его тут же отвлекает молодой коллега, судя по всему новенький. Дожидаясь внимания старого приятеля, я растираю предплечья. Да, чёрт возьми, тут даже в августе довольно промозгло.
— Ты чего приехал-то? — без удивления задаёт вопрос Матвей. Начинает казаться, что не было всех этих лет по разным городам и убеждениям. — Помер, что ль, кто?
— Нет, все живы, слава богу! Поговорить хотел. Есть минутка?
— Минутка есть всегда! — улыбается Матвей и нюхает сигарету перед тем, как зажать один из её концов зубами.
Мы отходим в сторону, и он раскуривает папиросу без фильтра. Я не мешаю. Спокойно стою, разглядывая типовые надгробья и читая фамилии. Если верить цифрам, большинство местных работяг не дотягивают и до шестидесяти… Эх, и где же оно, знаменитое сибирское долголетие?
— Ну так что… — Матвей морщится от горечи и удовольствия. — Чем обязан?
— Даже и не знаю, с чего начать! — нервно улыбаюсь я. — Та ночь в лагере… после неё всё иначе. До сих пор не понимаю, что тогда произошло.
Копатель могил делает тяжку и шумно выдыхает дым. Ему нечего ответить на сумбур в моей голове.
— Знаю, что не расскажешь всей правды, но одно мне понять важно. Твоя мама, она…
— Давно почила, — перебивает Матвей. — Покоится на этом самом кладбище. Вернее, покоится её тело, а дух…
— А дух? — с надеждой вторю я товарищу родом из детства.