Погруженная в свои тревоги, Мирабел даже не подумала о том, чтобы позвать кого-нибудь составить ей компанию. Однако когда за пять минут до начала гонки раздался звонок в дверь и на пороге возникла улыбающаяся Джоуди Найлз со словами: «Ты же не можешь смотреть все это одна», Мирабел едва не бросилась ей на шею от благодарности.
— Я принесла напитки и кое-что перекусить, — по-хозяйски объявила Джоуди. — Ты иди смотри, а я тут пока все приготовлю.
С самого начала было ясно, что Пол не будет стремиться выиграть. Он просто давал себе возможность вернуться в спортивную жизнь, и Мирабел невольно начала успокаиваться. Конечно, он не станет рисковать без толку, это ежу понятно. Его травмы еще давали о себе знать, да и реакция была ослаблена.
Все произошло на двухсотом километре — как гром среди ясного неба. Раздался треск, словно вылетела пуля, и машина Хорхе Отеро, давнишнего соперника и друга Пола, потеряла управление.
— У Отеро лопнула шина!!! — завопил комментатор.
— О боже! — взвизгнула Джоуди, ибо машина Отеро летела под углом к трассе, пересекая ее, а следовавшей за ним в непосредственной близости была машина Пола.
Мирабел не закричала. Все ее существо сосредоточилось на экране телевизора, словно посылая через океан мощный импульс, способный защитить Пола.
Потерявшая управление машина ударился об отбойник и отлетела назад, на трассу. Но Пол, словно заранее зная, как развернуться события, успел проскочить в катастрофически быстро сужающийся просвет.
Две женщины вцепились друг в друга и разразились слезами.
Пол занял унизительное третье место от конца. Он и сам знал, что вернулся в гонки слишком рано. Боль не давала сосредоточиться, а когда он не мог сосредоточиться, то на ум невольно приходили мысли о Мирабел. Такого с ним еще никогда не было. И он стал пристально приглядываться к самому себе.
Пол оказался прав насчет Самого. Тот, разумеется, не сдался, просто на время отошел в сторону, наблюдая и выжидая. В первое же утро, когда дом Пола наводнили плотники, дизайнеры и сантехники, к Мирабел явилась экономка из Большого дома и передала приглашение пообедать со стариком.
Мирабел поблагодарила и вежливо отказалась. Следующей особой, почтившей своим появлением ее кухню, был Арчибалд собственной персоной.
— Вы не можете спать в окружении всех этих ядовитых испарений! — сердито объявил он, даже не поздоровавшись. — Это может повредить ребенку. Вам придется переехать ко мне и жить там до тех пор, пока не закончится ремонт. Я уже велел экономке приготовить вашу старую комнату.
Последовала долгая пауза, в течение которой Мирабел пристально изучала старика.
— Знаете что, — наконец произнесла она. — Меня поражает, как может человек, столь преуспевающий в бизнесе, так плохо разбираться в человеческой натуре. А с Полом все эти годы вы тоже так обращались? Неудивительно, что вы все испортили.
— Прошу прощения? — От яростного выпада Мирабел Сам вдруг сразу сник и его пыл угас.
— Вы врываетесь сюда и начинаете поучать меня, как мне поступить, хотя это вас совершенно не касается. Чего вы хотите добиться таким поведением?
— Что?
Сам просто-напросто лишился дара речи. Мирабел еще не пришла в себя после инцидента во время гонки, и все время мысленно представляла, чем это могло закончиться. И тут не удержалась: надо было воспользоваться возможностью и высказать бесчувственному чурбану все, что она о нем думает.
— Любой человек, у которого хоть что-то есть в голове, однажды применив ваши способы воздействия, сразу поймет, что с нормальными людьми так обращаться нельзя. Но насколько я слышала, вы годами давили на Пола, а теперь пытаетесь давить на меня! Вы уже достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять: на меня это подействует не больше, чем на Пола. Мне вот что любопытно: вы действительно стремитесь защитить моего ребенка от вредных испарений или вам просто хочется настоять на своем?
Во время этого потока обвинений Арчибалд де Шателле-Норланд не спускал с женщины глаз. Затем он нашарил стул и беспомощно опустился на него.
— Я хочу защитить вашего ребенка, — произнес он, однако его обычный властный тон куда-то исчез.
— Вот и хорошо, — одобрительно кивнув, отозвалась Мирабел так, словно разговаривала с самым непонятливым из своих шестиклассников. — А как по-вашему, к чему стремлюсь я? Я хочу, чтобы малыш родился здоровым, или только и мечтаю о том, чтобы сделать его каким-нибудь слабоумным?
— Дурацкий вопрос! — взорвался старик.
— Глупо полагать, что я могу причинить вред ребенку. Но вот спросить, не это ли у вас на уме, вправе. В подобном вопросе нет ничего дурацкого, потому что, судя по вашему поведению, вы поступаете крайне неразумно. И, естественно, меня это возмущает. Как и Пол, я тоже терпеть не могу, когда мне указывают. И если бы речь шла не о здоровье моего ребенка, вы бы довели меня до того, что я стала бы делать вам назло, каковы бы ни были до того мои намерения.