— Что случилось? — спросил Джеральд. Но он уже знал, что случилось. Он поспешно пролез в каменную пещеру. В тесное отверстие проникало достаточно света, чтобы разглядеть какую-то белую фигурку, прислонившуюся к серому камню. Все еще стоя на коленях, Джеральд нащупал в кармане спички, и когда яркая вспышка превратилась в устойчивое пламя, поднял голову и увидел то, что и должен был увидеть — застывшее, белое, каменное, безжизненное личико Кэт. Волосы ее тоже стали белыми. Руки, одежда и башмаки сияли безразличной, неживой белизной мрамора. Желание Кэтлин исполнилось: она стала статуей. На миг — очень долгий миг! — внутри динозавра воцарилось полное молчание. Джеральд словно лишился дара речи — слишком внезапно, слишком страшно все произошло. То, что случилось с Кэтлин, показалось ему хуже всего того, что было с ними до сих пор. Очнувшись наконец от транса, он высунул голову из немого каменного мира в залитый солнечным светом зеленый простор и обратился к Джимми.
— Джимми, — сказал он размеренно, спокойно и обыденно, — Кэтлин решила, что это кольцо исполняет желания. Она заказала желание, и оно исполнилось. Теперь я понимаю, зачем она удрала от нас. И надо же, эта идиотка не нашла ничего лучше, как пожелать превратиться в статую.
— И что, превратилась? — спросил снизу Джимми.
— Поднимись и посмотри сам, — И Джимми, отчасти карабкаясь сам, отчасти с помощью Джеральда, забрался внутрь динозавра.
— Действительно, статуя, — молвил он с изумлением и страхом. — Какой ужас!
— Никакого ужаса! — отрезал Джеральд. — Пошли! Надо все рассказать Мейбл.
Они вернулись к Мейбл, изо всех сил старавшейся лежать без движения, чтобы не потревожить траву и кусты, скрывавшие ее немыслимый рост. Они враз объявили ей новости, словно откупорили бутылку новогоднего шампанского.
— Ой-ей-ей! — завопила Мейбл и принялась извиваться так, что покрывавшие ее листья и хворост в один миг рассыпались, так что она почувствовала, как солнце пригревает ей ноги. — Ой-ей-ей! Как же теперь быть?
— С ней все обойдется, — попытался успокоить ее и себя Джеральд.
— Конечно, а как же я? — не унималась Мейбл. — Кольца-то у меня теперь нет. А мое время кончится раньше, чем ее. Неужели вы не можете принести мне кольцо? Вы должны снять его у нее с пальца. Как только я стану нормального роста, я тут же надену кольцо ей на палец — вот честное слово!
— Нечего булькать, — заворчал Джимми (всхлипывания заменяли Мейбл в этом монологе запятые и точки). — С тобой-то ничего страшного не произошло.
— Ты не знаешь, ты просто не представляешь, каково быть такого вот роста! — жаловалась Мейбл. — Ну, пожалуйста, постарайтесь добыть мне кольцо. В конце концов, это мое кольцо — больше мое, чем кого-нибудь из вас, потому что это я нашла его и я сказала, что оно волшебное.
Джеральд не мог остаться равнодушным, когда взывали к справедливости и закону.
— Боюсь, что кольцо превратилось в камень, — заметил он. — Во всяком случае, обувь у нее стала каменной и вся одежда тоже. Но я пойду, посмотрю. Может быть, что-нибудь и получится… Ну, а если это невозможно — значит, невозможно, и не нечего понапрасну разводить панику.
Забравшись внутрь динозавра и снова чиркнув спичкой, Джеральд разглядел темный ободок кольца на белой руке статуи Кэтлин.
Пальцы ее были вытянуты вперед. Джеральд ухватился за кольцо. Неожиданно для него оно легко соскользнуло с холодного и гладкого мраморного пальца.
— Извини, старушка! — ласково сказал он, пожимая каменные пальцы. Тут ему пришло в голову, что Кэтлин, пожалуй, может его слышать. Поэтому он рассказал статуе, что собирается теперь делать, — рассказал во всех подробностях, так что, когда, похлопав мраморную сестренку по плечу он вернулся в заросли рододендронов, он смог уже отдавать приказы с решимостью прирожденного вождя (так он назвался в этот раз). И поскольку другим пока еще не удалось сочинить никакого плана, то они приняли план Джеральда (попробовали бы они не согласиться с идеями прирожденного вождя!).
— Держи свое ненаглядное колечко, — сунул он талисман Мейбл. — Теперь ты уже ничего не будешь бояться, верно?
— Ага, — с удивлением подтвердила Мейбл. — Я уже и забыла, чего я боялась. Послушай-ка, я могу остаться здесь или забраться подальше в лес, только вы укройте меня всеми этими плащами, чтобы я ночью не замерзла. И тогда я буду дежурить на случай, если Кэтлин вдруг перестанет быть статуей.
— Вот именно, — подтвердил Джеральд. — Таков и был план прирожденного вождя.
— А вы оба отправляйтесь домой и скажите мадемуазель, что Кэтлин осталась на ночь в Ядлинг-Тауэрсе. Тут уж никакого вранья нет.
— Никакого вранья! — усмехнулся Джимми.
— Колдовство действует семь часов или несколько раз по семь часов, — напомнил Джеральд. — Ты была невидимкой двадцать один час, я — четырнадцать, Лиз — семь. Когда оно стало кольцом желаний, оно начало с семи, но сколько часов оно будет работать сейчас, совершенно непонятно. Так что еще неизвестно, кто из вас придет в норму раньше. Во всяком случае, после того как мы пожелаем мадемуазель спокойной ночи, мы вылезем в окно и проберемся сюда, чтобы еще разок на вас глянуть. По-моему, тебе лучше устроиться поблизости от динно-завра, а мы укроем тебя плащами.
Мейбл переползла под прикрытие высоких деревьев и там поднялась на ноги. Она была высокая, словно тополь, и нелепая, как неправильный ответ, выданный после того, как лучший ученик сорок минут ломал себе голову над зануднейшим уравнением. Усевшись на корточки возле динозавра, она без труда просунула слишком длинное, но по-прежнему худое лицо в расщелину, чтобы посмотреть на белую фигурку Кэт.
— Все будет в порядке, милочка! — заверила она каменную статую. — Я буду совсем близко. Если ты почувствуешь, что оживаешь, сразу позови меня.
Статуя стояла неподвижно, как обычно это делают статуи, и Мейбл, выдернув голову из брюха ящера, улеглась на землю, а мальчики укрыли ее плащами и пожелали спокойной ночи. После этого они ушли домой. Другого выхода не было. Нельзя же было допустить, чтобы мадемуазель встревожилась и послала полицию разыскивать их. Было совершенно ясно, что любой констебль свихнется, как только обнаружит всеми разыскиваемую Кэт в желудке динозавра, да еще в виде статуи; что же касается мадемуазель, то она, будучи француженкой, заведомо легко расстраивается, а потому может совершенно потерять контроль над собой. Мейбл же…
— Если кто-нибудь встретит ее в ее теперешнем виде, то тут же сбрендит, — рассуждал Джеральд. — Это только мы можем все выдержать.
— Мы же не взрослые, — отозвался Джимми. — И потом, мы уже вроде как привыкли к таким штучкам. Нас теперь так легко не пронять.
— Бедная Кэтти! — вздохнул Джеральд.
— Ну, конечно, бедная, — не совсем искренне согласился Джимми.
Солнце скрылось за черными верхушками деревьев, и ему на смену медленно выплыла луна. Мейбл, укрыв свое немыслимо длинное тело множеством плащей, жилеток и шерстяных брюк, заснула, убаюканная мягкой прохладой сумерек. Внутри динозавра спала Кэтлин — живая девочка внутри мраморной статуи. Она слышала слова Джеральда и видела, как он зажигал спичку. В своей мраморной оболочке она оставалась прежней Кэтлин, но камень не позволял ей ни пошевелиться, ни закричать. Правда, кричать ей и не хотелось — мрамор, облепивший ее, вовсе не казался ей холодным и жестким. Камень был пронизан теплом, уютом и надежностью — спина не уставала, а вытянутые вперед неподвижные руки не сгибались. Словом, все было хорошо — лучше не бывает. Нужно было просто спокойно и тихо ждать того момента, когда она выйдет из каменного панциря, чтобы вновь стать той Кэтлин, которой она всегда была. Вот она и ждала — спокойно и тихо, а потом и ожиданию наступил конец, и все растворилось в призрачной дымке. В уютной замкнутости мрамора Кэтлин заснула мирно и сладко, словно в своей постели.
Проснулась она словно от толчка, осознав, что вовсе не лежит в своей кроватке, и даже вообще не лежит, а стоит, и что по ее затекшим ногам уже бегут мурашки. Руки ее, застывшие в жесте ужаса и изумления, тоже почувствовали усталость от неудобного положения. Она протерла глаза, зевнула и тут же все припомнила. Она была мраморной статуей, заключенной в брюхе каменного динозавра.