Не прошло и часа, как ветер стих. Кэри сложил удочку, убрал снасти в заплечный рюкзак и двинулся в город, вдыхая запах папоротника, растущего по обе стороны тропинки.
«Я именно тот человек, чья вера мертва, — думал он. — Она умерла сначала в Польше, потом в Венгрии, затем в Восточном Берлине. А теперь и в самом сердце — в России. Во что же я верил? В Отца, Сына и в тот призрак, что бродит по Европе».
Ветер доносил до него запах утесника, резкий, словно запах соляного раствора.
Он оставил удочку и рюкзак в машине и пошел через город пешком. Сначала он брел бесцельно, но потом понял, куда направляется.
Церковь стояла на одной из окраинных улиц, неподалеку от пристани; простое сооружение из кирпича цвета сливы, с крыльцом и фрамугами из светлого дуба. Из этого же светлого дуба были сделаны скамьи и алтарь. Над алтарем располагалась роза[7], а под ним триптих, части которого соединялись, покоясь на дубовой опоре. Витражи были выполнены современным мастером — тщательно подобранные кусочки красного и синего стекла для розы, голубые и молочно-белые — для триптиха, изображающего рождение Христа, Христовы муки и Христа во славе.
Солнечные лучи проникали сквозь стекла, и по нефу[8] текла цветная река. Кэри сел поближе к алтарю, и на нем заиграли белые и голубые блики:
— Прости меня, Святой Отец, я согрешил, — произнес он совсем тихо, словно боясь быть услышанным.
В полосах света плясали пылинки. Воздух в церкви был недвижим, будто она затаила дыхание. Кэри вспомнил, как замерло все вокруг Лори в лесу.
— Ты слышишь? Я сказал: прости меня, я согрешил. — Голос Кэри становился все громче в залитом солнечном светом, безмолвном храме.
Он встал, омываемый этим светом, льющимся через витражи, и поднес сложенные рупором ладони ко рту, словно обращаясь к кому-то, очень-очень далекому. Стон страдания, вырвавшийся у него из груди, эхом отозвался на улице.
— Да что же это? Я не слышу тебя. Ты должен заговорить, ах ты ублюдок!
Голубой цвет — цвет любви, белый — цвет откровения.
— Говори же!.. Ты должен заговорить, ах ты, ублюдок, ублюдок, ублюдок!..
Глава 21
— Побудь здесь, — сказал Паскью, — а я вернусь, как только смогу. — Он отдал Софи лист бумаги — последнее письмо Зено. Потом приложил к нему еще что-то. — Вот номер телефона. Через полтора часа позвони. Сообщим друг другу, что у нас все в порядке. И, кто знает, возможно, от этого сукин сын занервничает.
— Если он хочет тебя убить, то почему назначил встречу в ресторане, на виду у всех?
— Раньше времени не звони — он может опоздать, по обыкновению. Не хочу, чтобы он застал меня говорящим по телефону, — это его встревожит.
— Если он занервничает — хорошо. Если мы его встревожим — плохо... Теперь поняла.
— Что тебя злит?
— Я волнуюсь.
— И это тебя злит?
— Да, черт возьми, разве ты сам не видишь? Что же ты ему ответишь?
— Насчет встречи в ресторане?
— Да.
— Знай я, что ему нужно, ответил бы тебе.
— Он убил Ника.
— Да. Наверняка это он.
— И пытался убить тебя.
— Но не получилось. Возможно, поэтому он и хочет поговорить.
— О Лори...
— Похоже, что о ней.
— Не ходи туда. Давай просто... Мы могли бы уехать. Собрать вещи и сегодня же вечером уехать.
Паскью подошел к ней, присел на краешек кровати, словно робкий жених, и нежно поцеловал в губы. Потом сказал:
— Разве ты забыла — я не довел одно дело до конца?
До Дьюэр-стрит доносился несмолкаемый шум океана. Паскью пересек улицу и пошел по тротуару вдоль дамбы. С виду как новичок, не умеющий обеспечить себе полный обзор. На самом же деле отсюда хорошо просматривалась противоположная сторона улицы. Вечером на набережной совсем немного людей, и легко заметить, если кто-то идет за тобой по пятам. Переходя дорогу в обратном направлении, он снова огляделся, но никого не обнаружил поблизости.
«Возможно, именно так повел бы себя Роб Томас, — подумал он. — Я действую, как сыщик!» Он громко рассмеялся своим мыслям и понял, что нервничает.
Луна напоминала лучину, белеющую в небе щепку. Море мягко взрывалось в темноте. По дороге к ресторану он видел мужчину и женщину, прогуливающихся под руку, еще одного мужчину, который, видимо, торопился на встречу; какую-то женщину, рывшуюся у своей машины в сумочке в поисках ключа. Паскью дважды оглядел мужчину, который спешил, но не заметил в нем ничего подозрительного. Как и в посетителях ресторанного бара. Одним из них оказался старик, низко склонившийся над пивом.
На имя Паскью был заказан столик. Единственное, что он позволил себе взять, это шотландское виски. Немного погодя к нему подошел официант с письмом.
— Ну как? — Софи подняла трубку, прежде чем раздался второй гудок.
— Он до сих пор не появился. Но передал письмо.
— И что в нем?
— В нем говорится... — На миг он смолк, и Софи услышала шелест бумаги. — «У меня пропал аппетит. Приходи в дом номер сорок девять по Дьюэр-стрит. Выпьем. Захвати Софи».
— Это и есть та улица? Отель находится на Дьюэр-стрит?
— Да.
— И ты пойдешь?
— Пойду.
— Послушай. — Она зажала телефонную трубку между плечом и подбородком, с помощью мизинца и указательного пальца то снимая, то надевая на безымянный палец той же руки кольцо с жуком-скарабеем. Ее волнение выдавал также голос — торопливый и прерывистый. — Я думала — вы встретитесь в людном месте. Это ведь его идея, да? Чтобы ты чувствовал себя в безопасности. А теперь какие • у тебя гарантии? И потом, насколько я помню, он предупредил — приходи один. Что же произошло?
— Я все понимаю. И все-таки пойду.
— Хочешь, чтобы и я пошла?
— Этого хочет он. Давай сделаем вид, что нас это устраивает.
— Как это — сделаем вид? И почему ты шепчешь?
— Телефон у самой двери, столики близко, без конца ходят туда-сюда. Я хочу, чтобы он засветился. Понимаешь? Отправляйся по этому адресу. А я к тому времени буду там.
— Сэм...
— Ничего, все будет нормально. Мне ходу минут пятнадцать, не больше. Таким образом, я попаду туда в восемь тридцать. И скажу, что должен позвонить тебе, — так мы с тобой договорились. Если услышишь: «Все хорошо, приходи», — это будет означать: «держись подальше, я в беде». Если же я скажу: «Я в беде», значит, все в порядке.
— А что мне делать, если дело обернется плохо?
— Не приходить.
— Господи, это я понимаю. Но тебе как помочь? — Она сидела в кресле, наклонившись вперед и закрыв глаза, стараясь сосредоточиться. И вдруг ее что-то смутило. Она поняла, что это обман.
«Ничего не предпринимай», — продолжал нашептывать внутренний голос.
— Значит, ты хочешь взять и войти туда? Просто так? Принять его условия, действовать без всякой поддержки, без оружия, не имея понятия о том, что он задумал?
Софи поняла по голосу, что он начинает злиться.
— Ну ладно, довольно, — оборвал он разговор. — Этот ублюдок тыкал в меня ножом.
В деревнях есть поверье: если увидишь молодой месяц через стекло — это не к добру. Один из официантов вглядывался в то, что происходит на улице через большую, во всю стену витрину. Посетителей было немного, значит, и с чаевыми негусто — в полном соответствии с приметой. Он распахнул дверь и улыбнулся — какая-то весьма привлекательная женщина направилась к ожидающему ее за столиком мужчине.
Софи подсела к Паскью и сказала:
— Я так и думала, что ты здесь.
Он понял — что-то произошло.
— А где же мне еще быть?
— В доме тридцать девять по Дьюэр-стрит. Я только что разговаривала по телефону с Великим Зено: магом, эскейполоджистом и очень неглупым ублюдком.
— Ну-ка, ну-ка...
— Он выдал себя за тебя. И будет снова звонить. Я придумала, как его задержать, но только на время. В нашем распоряжении минуты четыре, чтобы вернуться в отель.
Они добежали за шесть минут. Едва Софи перевела дух, как раздался телефонный звонок. Она подняла трубку. Молчание.
8
Неф — продольная часть западноевропейского христианского храма, обычно расчлененная колоннадой или аркадой на главный и боковые нефы.