Комнаты — пыльные, нежилые. Тянет затхлостью — похоже на запах застарелого пота — это удушливый городской воздух просачивается в квартиру. Он бродит по комнатам, словно гость, предоставленный самому себе, охваченный странным, потаенным любопытством, выдвигая ящики, читая некоторые письма, перебирая фотографии.
Значит, вот как ему жилось тут...
* * *
Доехав до отеля «Шекспир», Паскью, не останавливаясь, двинулся дальше, потом развернулся и повторил свой маневр. Девицы на тротуаре напоминали покалеченных птиц — яркое оперение, вихляющая походка. Он поставил машину за один квартал от отеля и вернулся туда пешком, сопровождаемый шепотом и улыбками одуревших от наркотиков людей.
Потом стал наблюдать за отелем из автобусной будки. «Может быть, сегодня он вообще не выйдет, — размышлял Паскью. — Может быть, уже поел, или не голоден, или уже успел напиться». Он пропустил уже пять автобусов, девицы не сводили с него глаз, уверенные, что знают, чего он хочет. Он отбивался: «Потом, потом». Девицы смеялись, ожидая, пока он надумает. И вот наконец Чарли вышел из отеля и направился к железнодорожной станции. Он шел быстро, словно застигнутый дождем.
Вот он: проворный Чарли, нервный Чарли. Такой скрытный. Человек с секретами. «Человек, достающий кролика из шляпы», — как сказала про него Софи.
Но Паскью пришел к этому обшарпанному отелю, на эти унылые, безрадостные улицы, уже догадываясь, что, скорее всего, Зено — это не Чарли. Во-первых, Лонгрок находился в трехстах милях от Лондона — слишком далеко для норы, в которую можно юркнуть. Да и, судя по тому, как его описывал Роб Томас, он больше походил на беглеца, чем на убийцу.
А сейчас, увидев Сингера, выходящего из отеля, он окончательно в этом уверился. Он ни за что не узнал бы Чарли, если бы не разыскивал его. Конечно, Чарли постарел. Но не только годы изменили его. В большей степени — алкоголь и страх. Лицо стало одутловатым, изможденным и казалось Паскью чужим, несмотря на знакомые черты.
Хорошо бы нам поговорить с тобой, Чарли, — подумал Паскью, — у нас есть что сказать друг другу, по крайней мере, выясним все, что необходимо. Хотелось бы знать, почему ты в бегах. Не потому ли, что кто-то прислал тебе письмо?"
Девица, которая подцепила Паскью, была высокая, рыжеволосая, в блузке из тонкой кожи и юбочке размером с широкий ремень. Пока они шли к отелю, она сообщила ему стоимость всех услуг по возрастающей и выплюнула жвачку на тротуар, словно догадываясь, какому способу он отдаст предпочтение. Традиционному половому акту в перечне услуг отводилось довольно скромное место, и он шел по сдельной цене. На действия, связанные с другими частями тела, цены повышались. Дороже всего стоила боль.
У рыжеволосой девицы были длинные ноги и потрясающая фигура, и Паскью представил себе, что выделывала она час за часом и что выделывали с ней. Каждый раз какой-то новый мужчина, каждый раз одни и те же услуги. Когда они входили в вестибюль, он разглядел толстый слой косметики на ее лице, отчего оно походило на маску. Малиновые губы, яркие тени и глаза, черные, как костяшки домино. Вдруг на память пришел Зено, и в голове зашумело.
— Надо записаться под каким-то именем, — сказала она.
Тучный мужчина с галстуком-бабочкой протянул им регистрационный журнал.
Она кивнула:
— Впиши любое имя.
Он написал: «Сэмуэль Паскью, эсквайр», получил ключ от номера 308 и вслед за девицей зашел в лифт. Она захлопнула дверь — в движениях сквозила удивительная гибкость, мышцы на руке напряглись — и нажала на кнопку третьего этажа. Они поползли наверх с черепашьей скоростью. Паскью выудил из бумажника какие-то деньги и отдал ей:
— Столько стоит минет, не так ли?
Девица чуть растянула губы в улыбке: значит, она не ошиблась в своих прогнозах.
— Я заплачу тебе, но услугу ты прибережешь для какого-нибудь другого парня. А мне скажи, как можно выбраться из отеля, не проходя мимо портье?
— Да ты что, смеешься надо мной? Я знаю по крайней мере шесть способов, как выйти отсюда и не попасться ему на глаза.
— Очень хорошо, тогда воспользуйся одним из них.
— Ладно. — Она пожала плечами, что означало: «Я ничего не знаю, не хочу знать, и не трахнулись мы не по моей вине». Когда лифт остановился, она толкнула дверцу и торопливо вышла.
— Тебе было хорошо, милый? — В голосе ее сквозила какая-то добродушная веселость.
— Просто отлично!
Длинные ноги уже уносили ее прочь по коридору. Она спешила вернуться на улицу. Время — деньги.
Паскью спустился этажом ниже. Боб Томас сказал, что Сингер проживал в номере 215. Он пошел по коридору, все еще ощущая легкое головокружение. Вдоль стен мерцали, потрескивая, неоновые лампы. Шум, доносившийся из комнат по обе стороны коридора, напоминал звуковое оформление фильма, в котором принимали участие все обитатели отеля. Герои фильма то и дело попадали в засаду, подвергались пыткам, а кое-кто в радости обретал Бога в душе своей.
Впереди шла парочка. Он замедлил шаги, ожидая, пока женщина откроет дверь номера 214. Она вошла внутрь, даже не удосужившись взглянуть на своего партнера. Проходя мимо, Паскью услышал, как щелкнул ключ в замке. Он завернул за угол и очутился в тупике. Перед ним чернела лишь дверь пожарного выхода. На стены с облупившейся краской падал бледно-желтый неоновый свет. Он встал так, чтобы его не было видно, и прислушивался к шуму лифта.
Люди приходили парами, но мужчины покидали номер первыми. Отель представлял собой фабрику, где рабочие посменно оттачивали боль и наслаждение. За закрытыми дверями, казалось, работают механизмы.
Потом Паскью услышал, как остановился лифт. Шаркающие шаги приближались. Потом стихли. Выглянув в коридор, Паскью увидел Сингера, он стоял вполоборота к нему, прислонившись к двери своего номера. Он то ли невероятно устал, то ли был здорово пьян. В конце концов он вставил ключ в замок и распахнул дверь, надавив на нее коленом. В руках у него была коричневая сумка, заляпанная пятнами жира. Паскью приблизился к Сингеру сзади, пока тот возился с дверью, а потом прошел за ним в комнату.
Сингер, почуяв присутствие постороннего, резко обернулся и выбросил вперед кулак, поддавшись инстинктивному страху. Паскью отскочил в сторону, и Сингер рухнул на пол, следуя траектории собственного кулака. Сумка выскочила у него из рук, рис и цыпленок с красным соусом вывалились на ковер. Сингер быстро поднялся на ноги и, не распрямившись, ударил Паскью изо всей силы в грудь кулаком. Удар был рассчитан точно. Паскью отступил назад, судорожно глотнув воздух, а Сингер продолжал на него наседать. Но когда снова вознамерился нанести удар, рука его налетела на дверную фрамугу, и он вскрикнул от боли. Паскью хотел ударить его, но промахнулся, а когда поднял для удара вторую руку, наткнулся на что-то локтем.
Сингер ухватился за борт его пиджака, увлекая его за собой, и оба они свалились на пол. Лицо Сингера так раскраснелось, словно он только что вылез из горячей ванны. Лежа на полу, он старался ткнуть Паскью локтем или коленом, но движения его были плохо скоординированы. Он получил удар в скулу, Потом взмахнул коленом совсем близко от паха Паскью. Стул перевернулся. Сингер катался по растоптанной еде, силясь подняться на ноги. Паскью встал на колени, словно вознося молитву, притянул Сингера за волосы и нанес ему два сильных удара.
Потом наступила пауза. Сингер закрыл лицо ладонями, всем своим видом моля о пощаде. Кровь ручьем бежала из носа и часто капала с подбородка.
— Тебе не стоило этого делать, Чарли, — сказал Паскью, тяжело дыша и глотая слова.
Сингер вглядывался в него, как сквозь туман, потом воскликнул: