– Ты чего, не слышишь, о чем тебя люди спрашивают? Совсем глухая курица? – Кадык прыгнул вверх и в следующую секунду рухнул вниз. – Бычара, говорю, не заходил?
Трудно им, холерикам, жить. Настроение, как игривый конек, скачет то в горку, то под горку.
– Эй, рыбка моя, ты что, в кому впала? – злился, дергая носом, парень. Будто клевал невидимый корм.
Я достала блокнот и стала фиксировать зоологическую терминологию, которой так и сыпал мой собеседник. Как же он забавно ругается! Рыбка моя, глухая курица, бычара с козлиной мордой. Интересно, все холерики используют в бранной речи наименования животных или... И тут меня пронзила потрясающая мысль. Мамочки мои, да я же стою на пороге гениального открытия! Я смело могу рассчитывать на докторскую степень по психолингвистике, работая в этом направлении. Зоохолерик – это круто! Главное, что первый подопытный у меня уже есть. Надо только глаз с него не спускать и записывать за ним каждое его хулительное слово. А потом найду другого холерика, выясню, является ли и он приверженцем упоминания животных в бранном контексте, потом разыщу еще парочку холериков, их тоже исследую, и вот уже готов материал на полноценную докторскую диссертацию.
– Заходил или нет? – рявкнул мне в ухо зоохолерик номер один и так посмотрел, что я тут же пришла в себя, замотала головой и торопливо проговорила:
– Нет, никто не заходил, ни бычара, ни козлина, ни винторогий муфлон.
– Что ты все время идиоткой-то прикидываешься! – взвыл сосед. – Я с тобой как с адекватным человеком разговариваю, а ты под слабоумную косишь.
Я, конечно, могла бы обидеться на «слабоумную», но не стала. Ведь все же знают, что великих ученых и исследователей во все времена считали немного не от мира сего, подвергали гонениям и обструкции. Испытывая сильнейшее возбуждение от открывающихся передо мной возможностей, я сразу же передумала стелить постель, кинулась вслед за Аркашей и, выставив перед собой блокнот и вооружившись ручкой, приготовилась конспектировать ругань за своим первым подопытным.
Но изучаемый объект не понял моих благих намерений, велел убираться подобру-поздорову в свою комнату, уселся в коридоре на шаткий стул и, то и дело сверяясь с какой-то бумажкой, принялся с периодичностью в несколько секунд набирать один и тот же номер. Набирал, слушал длинные гудки, ругая какого-то Сеньку Пупа скотиной безрогой, бычарой и тупым животным, нажимал, не дождавшись ответа, на рычажок отбоя и снова крутил телефонный диск. Наконец, громко сожалея, что не может прямо отсюда добраться до этого самого Сеньки, бросил трубку на рычаг и поднялся со стула, собираясь куда-то идти.
– Аркаш! – решительно сказала я, выглядывая из своей комнаты и в душе лелея надежду увязаться за хирургом-травматологом и пополнить свой блокнот бесценными записями. – Аркаш, сдается мне, что может понадобиться моя помощь.
– Только тебя еще там не хватало, – пробурчал, уже стоя в дверях, первый в мире зоохолерик. Но, немного подумав, он вдруг сказал: – Хотя знаешь, может быть, это и неплохая идея. Пошли, свидетелем будешь. Чтобы Пуп, собака такая, отвертеться не смог. Если что, подтвердишь, что слышала наш с ним уговор. Дескать, сидела в перевязочной, ждала осмотра, и потому ни одно сказанное им слово не пролетело мимо твоих ушей.
Ужасно опасаясь, что он передумает, я кинулась в комнату и стала торопливо рыться в косметичке. Не могу же я выйти на улицу так, с голым лицом. Надо хоть глазки чуть-чуть подвести. Тем более что этот Аркадий очень даже ничего. Врачи мне всегда после психологов нравились. Есть в них нечто загадочное и порочное, как будто они отчасти постигли тайну бытия, но ни с кем не хотят ею поделиться. А вдруг он и есть тот самый мой парень, которого имела в виду Наташка Перова? Только я открыла косметичку, намереваясь придать бледному своему лицу свежий и по возможности привлекательный вид, как тут же раздался нетерпеливый рык:
– Ну, птичка моя, скоро ты там?
От неожиданности я выронила прозрачную сумочку из рук, и косметика раскатилась по всей комнате. Баночки с румянами, тюбики с крем-пудрой, тушь, помада, карандашики – все разлетелось в разные стороны, не оставив мне даже малюсенькой надежды навести внешний лоск. И тогда я, чтобы хоть как-то украсить свою ненакрашенную внешность, придумала соорудить на голове слабое подобие прически. Подняла с пола и приколола к челке красивую золотистую заколку, между прочим, родную Шанель, которая единственная из всего косметического добра не завалилась куда-нибудь под кровать либо под шкаф, а лежала на видном месте рядом с ножкой стола.
Кинула в зеркало критический взгляд, осталась вполне довольна волшебной метаморфозой, случившейся со мной после наведения прически, и в таком преображенном виде выплыла в коридор. Но разительные перемены в моей внешности, на которые я делала ставку, остались Аркадием незамеченными.
– Что ты там возишься, как мышка-норушка?! – приплясывая от нетерпения, пробурчал он, хватая меня за руку, вытаскивая из квартиры и волоча за собой, как Винни Пух – воздушный шарик.
За мной пушечным выстрелом захлопнулась дверь, мы вприпрыжку скатились с трех ступенек лестницы и выбежали из парадного.
– Пусти, дурак, больно же! – верещала я, вырываясь и ни капли не жалея о затеянной авантюре.
– Ты что, совсем, что ли, ничего не понимаешь? – семимильными шагами меряя асфальт, на бегу пыхтел доктор Орлов. – Сейчас Пономарев придет, и тогда мне настанет кирдык.
И на полном ходу, рискуя заработать растяжение плечевого сустава, я узнала от соседа Аркадия, что он не только зоохолерик, но и законченный идиот. Ведь только полный кретин мог отдать дорогущий прибор, замечу, не свой, а принадлежащий поликлинике, невесть кому в обмен на честное слово и тысячу долларов, которую в конце концов тоже отобрали. И вот теперь доктор Орлов питал слабую надежду вернуть казенное оборудование до прихода на работу главврача Пономарева. На мой взгляд, затея просто безумная, особенно если учесть уголовную личность арендатора медицинской техники.
– А вдруг этот Пуп тебе скажет: «Отвали, придурок, не брал я у тебя никакого прибора»? – предвидя реакцию и заранее доставая блокнот, поинтересовалась я.
И, получив тот ответ, который ожидала, прямо на бегу существенно пополнила свои записи.
Несмотря на ранний час, районное отделение милиции Центрального округа города Москвы жило своей обычной жизнью. Служивые из ППС, объезжая район, доставили в дежурную часть трех задержанных. Коротко стриженные ребятишки в черных рубашках и в заправленных в высокие ботинки на шнурках камуфляжных штанах мнили себя борцами за чистоту родной столицы. Скинхеды Алекс Рекс, Макс Ротор и Отмороженный На Всю Голову Джек Дизель, как они себя именовали, были частыми гостями в РОВД. Свой гражданский долг парни видели в том, чтобы восстанавливать справедливость и экспроприировать у лиц сомнительных, на их взгляд, национальностей неправедно нажитые материальные ценности.
На этот раз ребятишки отличились уже с утра пораньше, вломившись на овощной рыночек у метро, где нелюбимые ими смуглые торговцы разгружали свой товар. Рекс, Ротор и Отмороженный Джек Дизель отобрали у азербайджанца Карима Киримова ящик малины, после чего уничтожили его путем поедания. Помимо задержанных, доставленных принудительно, в отделение ворвался и сам потерпевший Киримов. Он заламывал руки, ругался на родном языке и, призывая в свидетели Аллаха, требовал возмещения убытка в размере трех тысяч рублей.
На шум сбежалось все отделение милиции. Сотрудники правоохранительных органов, поначалу придерживавшиеся нейтралитета, постепенно начали сочувствовать задержанным. В отличие от потерпевшего те по крайней мере вели себя тихо и не скандалили.
– Че-то я не пойму, чего он там голосит... – раздраженно заметил младший лейтенант Нетреба, многообещающе поглядывая на торговца и как бы между прочим поигрывая резиновой дубинкой.
Он был в отделении самый молодой и потому невыдержанный.