Заколка с красной хризантемой
Густые облака заслонили небо почти целиком. Лишь далеко-далеко, у горизонта, отчаянно светлел кусочек неба. Ветер то налетал, то убегал, яростно трепал одежду военачальника, словно хотел сбить его с ног. Но тот, невысокий и коренастый, уверенно стоял на земле. Повернувшись спиной к проходу между деревьев, он гладил пальцами резную деревянную заколку с красной хризантемой на конце. Хризантема была ярко-красная, как губы красавицы ранним утром, да только слой краски неровно лёг. Видно, выветрились прежние навыки, не смог красителя смешать в нужном количестве. Да и не больно-то и изящно получилось: не рукой мастера сквозило от этой поделки, а только лишь рукой подмастерья...
То он хмурился, смотря на эту нелепость, то вспоминал ту бессонную ночь, которую провёл с кусочком дерева и ножом, при тусклом свете светильника. То, как дрожали усталые исколотые ножом пальцы, вымеряя нужное количество ингредиентов для красящего порошка...
Беззвучно отворилась дверь. Лёгкой походкой вплыла она. Низко поклонилась. Опустилась на колени и придвинула к нему поднос с рисовыми колобками и водорослями.
– Что не спит воин? – спросила чуть слышно, как будто и почудилось вовсе, – Завтра ехать в поход на земли варваров.
– Сядь-ка туда, у двери. Отвори-ка, чтобы больше света текло, – приказал.
Она тотчас же поднялась, выполнила, хоть и не понимала, судя по лицу, откуда взяться свету ещё до рассвета. И снова замерла на коленях, опустив голову. Он быстро-быстро и старательно мастерил порошок для красной хризантемы, вырезанной его же рукой. И когда забрезжил рассвет, он смог видеть профиль её склонившегося лица: пусть и не ослепительного по красоте, зато милого в своей юности и кротости. И улыбнувшись, продолжил своё занятие. Он улыбнулся, а она ничего не заметила.
Уже рассветало, как закончил. Подошёл к ней, загадочно улыбаясь, пряча руки за спиной. Девушка молчала, не смея смотреть на него. Да и куда ей, деревенской-то девчонке, пялиться на городского мужчину, что значится одним из помощников у генерала?
– Руку покажи, – вдруг попросил он.
Метнула быстрый взгляд на него, смущённо потупилась, но руку протянула. Он осторожно повернул руку ладонью вверх. И вдруг что-то тяжёлое легло на её кожу. Она покосилась робко и вдруг вскрикнула:
– Красота-то какая! Это кому передать?
– Это передай... себе, – ухмыльнулся не спавший мастер.
– Да я... вы... – и зарделась, смущаясь.
– Очень вкусно ты кормила меня, пока в твоём доме ночевал. Отцу твоему уже отдал за место и еду свой подарок. Осталось только отдать последний подарок тем рукам, что так вкусно готовят, – он поднялся, потянулся, зевнул, – Ну, теперь можно спокойно ехать к варварам.
– И... и не вернётесь вы?
– А что же возвращаться? Говорят, схватка будет жаркой...
Девушка вдруг обхватила его ногу и заплакала, поливая горькими слезами...
– Возвращайтесь! – попросила, – Возвращайтесь живым!
Он хотел было что-то сказать, но заглянул в её глаза, затянутые слезами. Присел, ласково провёл по щеке.
– Да что ты плачешь? – сказал полушутя-полусердито, – Жизнь воина мимолётна как цветки сакуры. Раз – и она расцвела. Два – и её уже нет.
– Возвращайтесь! – вновь попросила она, – Возвращайтесь живым!
И горькие слёзы капали на его ногу. Алели губы, которые она прикусывала от горечи ещё недавно. Тускло белело светлое полотно её одежды...
– Ну, полно. Не плачь. Может, и вернусь, – сказал и улыбнулся задорно, бодрясь.
И как назло подняла она голову – и в рассветных лучах он снова увидел её лицо, такое нежное и юное, и этот доверчивый взгляд, пробирающий до глубины души...
То хмурился военачальник, то улыбался, вспоминая то раннее утро и наспех брошенное обещание. И не выпускал из руки заколку с красной хризантемой. Та-то уже, должно быть, поблёкла или вовсе выцвела... Точнее, выцвела бы, кабы не эта война...
Военачальник тяжело вздохнул. А ведь он возвратился туда через несколько лет, с трудом выпросив возможность возглавить новый поход. Возвратился, да только от той деревни не осталось и следа. То ли стихии унесли ту доверчивую девочку, то ли варвары крушили и жгли всё на пути, чтобы отомстить за обидное и кровавое поражение. А может, просто болезнь прошлась тяжёлой и страшной поступью по деревням приграничных земель... Мимолётна жизнь воина, но и женская жизнь не дольше её... Так же мимолётны юность и красота... И вроде бы время шло как обычно. И вроде бы дома ждала красавица-жена, нося под сердцем очередное дитя... Но что-то жгло изнутри. Жгло и жгло... и в один из дней, отдыхая от тяжёлого ранения, выставил всех вон из своих покоев и вырезал ещё одну заколку с красной хризантемой. И почему-то таскал её с собой и доставал иногда, и смотрел, смотрел... Хоть и вкусно готовили слуги, а всё-таки никогда вкус риса не мог сравниться с тем, видно замешенным с теплотой юной и чистой души, бережно приготовленным для того, кого любила стряпуха...