Например, он знал устройство «Беларуси» и «К-701», прицепного «шлейфа», если не до последнего винтика, то хотя бы до той степени, которая позволила представителю «Сельхозтехники» без тени иронии заявить на авторитетном совещании в присутствии высокого начальства о том, что Коновалов все-таки не прав уже потому, что требует знания материальной части каждым приезжим механизатором такого же досконального, каким обладает сам, наверняка проработав прежде не один год на тракторном заводе.
А однажды его изумило и позабавило предложение известнейшего садовода-селекционера, который обращался к нему вовсе не с жалобой на кого-то, а с убедительной просьбой посодействовать раздобыть черенок чудо-сорта, необыкновенно устойчивого против яблоневой плодожорки. Коновалов посодействовал. Селекционер, принимая черенок, просиял и после беседы под конец на полном серьезе сказал, что Коновалову малопочтенно губить молодость и время в бумагах, даже самых полезных, бумагами можно заняться в возрасте, а сейчас ему надобно идти на работу к ним, в помологический питомник, начальство у них на пенсию вышло, а дело живое, уменью и знаниям Коновалова приложенье прекрасное всегда найдется, и зарплата директорская куда выше. Он поблагодарил селекционера и отшутился беззаботно, что берет его предложение про запас.
Но все-таки с тайным сожалением сознавал он, что беззаботные годы прошли и не вернутся, а со всех сторон его все плотнее обступают существенные и мелкие проблемы, невесть откуда берутся разнокалиберные хлопоты, которых прежде он никогда не замечал, хотя они не переводились и не переведутся всю жизнь, но вот выходит, что с возрастом они укрупняются, становясь значительней и оттесняя прочь еще совсем недавние, казалось бы устоявшиеся, увлечения и интересы. Время бесхитростных радостей уступало поре серьезных житейских забот, неясных предчувствий и тревог, ответственности перед всеми, но самым непоправимым были жестокие и невосполнимые потери, когда навсегда уходили в небытие знакомые и друзья.
Нелепо умер улыбчивый и немного беспутный, но всегда очень бодрый и здоровый его ровесник инженер-строитель Герка Суворин, едва ли не первый друг Марьина: выпил на свадьбе приятеля лишку, шутил, смеялся, балагурил, а по дороге домой прихватило сердце, думали, дурачится Герка, шуткует, силком положили его на скамейку в сквере, и, пока жена вызывала «скорую», Герки не стало.
Петя Клименко в дальней командировке попал в автомобильную катастрофу, его привезли домой в запаянном цинковом ящике, в котором и схоронили, задрапировав гроб алой материей. То были архинелепые смерти, но еще нелепое оказался уход Леньки Володина, в принципе умнейшего парня, кандидата наук, написавшего несколько небесполезных книжек, — то ли по неудачной любви, то ли по каким другим мотивам не признал Ленька права на жизнь.
Много думал об этом Коновалов и часто не соглашался с самим же собой, потому что знал — нельзя жить только воспоминаниями, радостными или печальными, которых накапливалось все больше и больше.
Он считал, что день прожит зря, если за нескончаемой круговертью официальных заданий, мероприятий, проверок не сделано лично им, Коноваловым, ни одного доброго дела для людей, знакомых или незнакомых, будь то выполнение чьей-то просьбы об устройстве серьезно заболевшего рабочего в клинику знаменитого профессора, или ходатайство об установке телефона актеру драматического театра, или чтение рукописи чьей-либо брошюры, напоминание милицейскому начальству о прописке родственника незнакомого ему пенсионера, разбитого параличом — родственник вызвался ухаживать за больным, покупка тонометра для неведомого ему терапевта из дальнего райцентра, ходатайство за несправедливо уволенную работницу суконного комбината — да мало ли еще что.