Жаль, очень жаль все-таки, что Корнеев не повстречался им у парадного входа. Коновалов посмотрел назад — дорога была пуста.
А в этом двухэтажном доме с облупившейся по сырой весне штукатуркой и красной черепичной крышей намеревались организовать колхозный музей, но потом передумали и отдали дом под современную ветлечебницу, музей наверняка еще может подождать, а вот коровы не могут.
Сильная лошадь везла громоздкую телегу. Возница в старой накидке уронил голову на грудь и сладко спал. Голова моталась из стороны в сторону. Картина эта напомнила Карего — дедову конягу. Скупым, по рассказам отца, бережливым до скаредности был дед Трофим, каждую щепку тащил в дом отцов родитель, ничем не брезговал. Трудно в новых для них краях строились воронежские переселенцы, вразнос ругая Столыпина, насулившего златые горы. В семье побаивались молчаливого неприступного Трофима, не очень любили. Один Карий, сообразительный конь, его понимал. Ехал как-то дед летом на покос, — тут Коновалов вроде бы как наяву услышал родной голос отца, смешливый и грустный, и зримо вообразил подводу с дедом, знойный проселок, и то, как дед разморился на жаре, уснул, и то, как проснулся — стоит телега, солнце пышет в зените. Карий ногами перебирает, но ни с места, шмели и оводы жужжат, тепло от нагретого проселка вверх струится. Тряхнул дед вожжи, нукнул — не послушался коняга, только передернул всей кожей, согнал оводов с натертых боков, а сам стоит по-прежнему и на обочину глазом ведет. Глянул дед — доска уткнулась крупная в подпудренный горячей пылью ежевичный край пшеничного поля. Вот это находка! Усвоил Карий привычку хозяина подбирать все по дороге. По великой переселенческой бедности такие привычки. Смешно и грустно. А ведь никому не расскажешь. А умер дед от сыпняка, после германской…
Сколько же еще до дома Ахмета Зарьянова? С километр, не больше. И вдруг Коновалов ахнул про себя. В очищенном дождем небе неправдоподобно гигантски изгибался громадный мост радуги. Это была его первая радуга после зимы. Одним концом радуга упиралась в мокрые горы, а другим повисала над землей, как оборванная вкривь пожарная лестница. «Вечерняя радуга — быть хорошей погоде. А ежели в радуге больше красного цвета, то к ветру», — вспомнились отцовы приметы.
С противоположной стороны, на горизонте, предзакатное солнце, прикрытое с мартеновски-огненных боков разорванной грядою сизых и лиловых тучек, бордово высвечивало край неба. Дымчатые следы дождевой мороси летуче двигались в посвежевшем холодном воздухе, горная тяжесть его ощущалась почти физически, оживляя затухшие видения отроческой поры: брезентовые палатки предгорного аэродрома, траву в дождевой росе, строгую самолетную линейку, Гредова — то смеющегося, то сосредоточенного…
Взбодренно торопясь, проскакивали навстречу и с моторным взревом исчезали позади легковые автомашины, грузовики, колесные трактора с прицепными тележками — все обновленные дождем, быстро спешащие в город.
Сейчас, на спуске, справа будет знак с изображением оленя — распорядился выставить этот знак какой-то чудила, потому что в здешних краях живого оленя можно увидеть только в зоопарке. Другое дело прежде (сказывают старики) — любую из предгорных дорог безбоязненно перепархивали куропатки и фазаны, а в густых приречных камышах водились тигры. Старики ссылались на местных лекторов, один из которых так и оповещал аудиторию: «Здесь когда-то бродили тигры!» Сейчас дичь отошла подальше от этих мест, тигр остался лишь на картине художника Клутова, со слов очевидцев колоритно засвидетельствовавшего нападение желтополосатого хищника на роту царских солдат: пугая тигра выпученными от неожиданности глазами, в белых полотняных гимнастерках поверх пузыристых шаровар, заправленных в сапоги с широкими голенищами, бравы ребятушки занимают круговую оборону, топорща ржаные усы и каленые штыки, — эту картину Коновалов мельком видел в музее, ввергнутом через год в безнадежно долговременную реставрацию, которая в конце концов закончилась как кончается все на свете, но картину по каким-то мотивам было решено не вешать.
Знак с оленем по утвержденной кем-то разнарядке ставят аккуратно, когда обновляется придорожное имущество, перецарапанное острой песочной пылью обочин, битое внезапными градами и перемытое затяжными ливнями, ремонтируются просевшие от нагрузок мосты и мосточки, перекрывается заново асфальт, вконец выщербившийся под жесткими шинами и сталью гусениц, красятся и прямятся километровые столбики, по шальной водительской нечаянности задетые на немалых скоростях. Уверенно, не обращая никакого внимания по сторонам и на транспорт, почтительно идущий в обход, как того требует повелительный знак или просто какой-нибудь не шибко аккуратно сработанный указатель в виде стрелы или просто корявой надписи на куске фанеры, хозяйствуют тогда на дороге неулыбчиво-медлительные мужики и дочерна загорелые мускулистые женщины, все в грубых однопальцевых рукавицах, замазученных оранжевых жилетах и огромных штанах. Не спеша ворочают эти люди большими лопатами, подравнивая едко пахнущий гудрон, исходящий тонким сизым дымком, перед огромными, пышущими дизельным духом тракторами-катками.