— Я тоже писал стихи… Даже иногда печатал.
— А потом? — спросила она с замирающим страхом, видимо, поняв, что сия прекрасная болезнь еще не прошла и еще можно на что-то надеяться.
— Потом? — Коновалову захотелось ответить любимыми словами Леонардо да Винчи, но он не ответил ими:
«Ручей нанес так много земли и камней себе на ложе, что и сам принужден был покинуть свое русло».
Машина принырнула вниз, будто застыв на секунду-другую в мокром воздухе, и знобящий холодок поднялся внутри от колен до груди, где разошелся щекотливой пустотой еще до того мига, как машина снова выскочила на скользковатый подъем, однако выскочила без никаких пробуксовок, а со стремительного налету, и Коновалову в какой-то момент, когда впереди увидел он закатное небо, почудилось, что он не в машине, а в боевом истребителе, выходящем вот так круто и неодолимо на боевой разворот.
Никакого боевого разворота, конечно, не случилось. А Сергей Сергеевич и не шевельнулся. Когда сам за рулем, то почти не ощущаешь этих штучек, отдаленно напоминающих ощущения так называемых отрицательных перегрузок при пилотаже в авиационной зоне. Их бледное подобие — «воздушные ямы» — обычно страшат пассажиров. Экс-пилоту Коновалову эти ямы нравились, и еще, смешно кому-нибудь признаться, нравились аттракционы в виде «мертвых петель», «виражей» и прочего, чем могут еще похвалиться парки культуры и отдыха, — Лидия Викторовна полунадменно, полуснисходительно посматривала на эти его увлечения.
— Потом, спрашиваете? А потом перестал писать, — просто докончил он.
— Может быть, зря? — еще не теряя надежды на его сожаление, спросила Нея, слегка побледнев от автомобильного «нырка».
— Нет, не зря, — проговорил он убежденно.
— Нет, зря! — в тон ему ответила она. Такая настойчивость показалась ему очень знакомой — она была у Лидии Викторовны, такая настойчивость.
— Это почему?
Нея поправила съехавшую на самый край сиденья сумку, погладила ее краешек, вздохнула:
— Да потому, что у вас должны получаться хорошие стихи.
От этих слов Коновалова приятно обдало внутренним жаром, он предугадывал скорый комплимент, который будет важен для него и для Неи, поспешил спросить:
— Почему именно хорошие?
Нея подумала и сказала:
— Плохие люди хороших стихов не пишут.
«Как бы не так», — хотел возразить Коновалов, вспомнив про одно давнее свое знакомство с большой знаменитостью из поэтического мира, оказавшейся элементарным пошляком и циником, но, польщенный, благодарно улыбнулся с легкой укоризною:
— Вот вы снова за свое. Зачем такие незаслуженные похвалы?
Он снова интуитивно почувствовал, что на этот раз Нея не сможет отказать и в похвале самой себе. И точно, она сказала:
— А я говорю что думаю.
— Всегда ли? — отбросил Коновалов размышления о Зарьянове.
Он с улыбкой ожидал категорического «всегда», а услышал тихое:
— Конечно, нет!
И уловил в ее взгляде какую-то нежную странность, замешательство и вызов одновременно и посчитал свой вопрос неуместным.
И, видимо, она тоже так решила.
Водитель взглядом вызвался прибавить скорость, и Коновалов нехотя разрешил ему. Машина свернула на проселок.
— Знаете, если смотреть на эти горы дольше, особенно весной или летом, то покажется, что за ними обязательно должно быть море. Такое огромное синее море!..
— И белый пароход, — поддержал Коновалов. Она радостно согласилась, а он еще раз посмотрел сначала мельком на нее, потом на горы — спокойно и повнимательнее. На ближайших горбатых прилавках — с поворотом дороги они стали еще ближе, вырастая в переднем стекле, — дождь за день почти совсем смыл скучные снега, рыхлые и ноздрястые, полугрязные от городской копоти; снега повыше оставались намного чище, а еще выше, за дальними восклицательными знаками — так смотрелись из низины разбросанные по горным склонам знаменитые ели Шренка, — снега вообще вдохновенно розовели, негусто наливаясь пламенем заката, который был на высоте ровен и нежарок.
«Сказать ей про ель Шренка? Да что я, энциклопедия, что ли? Или затейник какой?» — негодующе спросил себя Коновалов, вспомнив про театр, Лидию Викторовну и Михаила. Отвернувшись от гор, он незаметно для соседки старался разглядеть за спиной Сергея Сергеевича спидометр — его, конечно, не скорость интересовала: ехали они снова быстро, дорога была пуста, только на выезде из поселка, где на старом столбе красовался побитый камнями дорожный щит, повстречали они точно такую же коробочку-автобус, какую обогнали на главной дороге, — крытый автобус, в больших городах на автобусных маршрутах такие давно уже не ходят, их отдают теперь по организациям и учреждениям, геологическим партиям и в похоронное бюро, где они мрачно именуются катафалками. Когда умер у Коновалова дед, заказывали такой катафалк.