И даже Мишке не нашлось места, хотя Лидия Викторовна вполне могла взять Мишку на руки, как это все века делает с божьим сыном рублевская Богоматерь, но руки его Богоматери были заняты. Она держала в руках по диплому. В правой — диплом медика и кандидатскую диссертацию, а в левой еще какой-то диплом, добытый на мудреных курсах, и сборник трудов в коленкоровой обложке, изданный с ее участием. На сборник, хотя в нем всего лишь одна ее статья, и та написана в соавторстве с кем-то, сообщил он как бы нейтральным голосом, поступило уже шесть заявок с просьбой на перевод и переиздание, из них три заявки стран социалистического содружества, а две из капиталистических и одна — из развивающейся, чей сравнительно молодой президент пишет красивые стихи, но в политике — а это не только его дело — нередко якшается не с теми, с кем надо было бы. Коновалов по голосу сам уловил, что хотя и заявок было шесть, но могло бы и наверняка будет шестьдесят, а молодой президент наверняка пропадет пропадом от своих стихов и неразумной политики, если только завтра же не посоветуется лично или хотя бы по телефону с Коноваловым или же не возьмет правильный пример с мужественного и героического ангольца Агостиньо Нето, не признающего фальшивой позолотцы, кое для кого очень удобной середины, когда действуют по принципу «и вашим и нашим».
И вот уже подтекстом выпирало коноваловское желание работать не в Народном контроле, а рядом с товарищами Громыко, Ильичевым и другими нашими славными стратегами большой дипломатии, в которой никогда не умирала и не умрет великолепная школа товарищей Чичерина и Литвинова.
Ведь если вдуматься серьезно, то стихи волен сочинять каждый, а в политике не след быть рабом импровизации и конъюнктуры, — как только Коновалов высказал этот тезис, Нея глянула на него со смутной обеспокоенностью, и он решил пояснить, что если н а м была далеко не безразлична республиканская Испания, схлестнувшаяся в первых открытых боях с международным фашизмом и прочей дрянью помельче, то сейчас и подавно не в правилах настоящих интернационалистов спокойно взирать на любую из нынешних ситуаций, где бы она ни создавалась, будь то в Анголе или Эфиопии, Афганистане или Кампучии, Никарагуа или Иране. Коновалов сознательно ниспровергал в пользу душевной обеспокоенности и тревоги дремотную успокоительность, как он выразился, метафизического способа познания, ибо понимал, что ни одна из этих ситуаций, в конечном итоге победных для революции, не была коварным делом «руки Москвы» и не возникала сама по себе — на все были объективные причины. Он свято верил: и сегодня миром правят те же законы, что и в героические испанские времена, но сегодня н а ш е й правды в этом неспокойном и противоречивом мире стало несравненно больше. Песенка исторически отжившего окончательно спета, оно, слава богу, разваливается на глазах и далеко не само по себе, но верно замечено, что победоносными могут быть сейчас не только армии правого дела, — вот почему нам сейчас особенно надо смотреть в оба.
Нея подавленно молчала, и Коновалову показалось, что он с н о в а в чем-то п е р е у с е р д с т в о в а л: то ли слишком усердно раззолачивал икону, то ли слишком вольно отозвался о президенте, которому приходится вертеться хуже, чем живому карасю на раскаленной сковородке, то ли чересчур увлекся другими своими внешнеполитическими рассуждениями, которые, по правде говоря, оценить по достоинству мог только Женька Марьин, у него хватало на все деликатности и терпения.
В широком окне углового дома отразилась их «Волга». За незадернутыми белыми занавесочками стояла рядом с цветочным горшком керосиновая лампа наготове — стало быть, электричество иногда, а может, и не иногда подводит, хотя поселок давно уже не на движке.
Ехал Коновалов с переводчицей, и день был к вечеру серым, но море плескалось за горами, и постепенно на душе у Коновалова стало снова спокойно, потому что он радовался этой первой и последней встрече, а в том, что встреча эта последняя, никаких сомнений у него не было. Иногда хорошим людям лучше всего встречаться только раз в жизни, уговаривал он себя. Есть закономерность — свидятся два человека и от этой часовой встречи оба больше узнают один о другом, чем те, кто живет бок о бок и десять, и двенадцать, и пятнадцать, и больше лет.