Но, по правде говоря, между ними тогда действительно ничего не произошло, хотя еще и как могло бы произойти, а тут сидела рядом с ним молодая женщина, с которой он знаком всего день, даже меньше, чем день, но этой женщине столько же лет, сколько было ему и Ритке Вязовой т о г д а — девять, нет, уже ровно десять лет назад!
Внезапно позвонили в дверь — электрический колокольчик задергался торопливо и в нервном нетерпеливом ожидании, отчего под конец каждого удара мелодия мгновенно обрывалась, слышалось нечто вроде сдавленного похрипывания, потом бой бил снова и в тот миг снова захлебывался в электрической хрипотце металла.
Так могла звонить только жена, и он, удивляясь невиданно раннему ее возвращению, испугался одновременно — не случилось ли чего слишком серьезного, что Лидии Викторовне пришлось срочно возвращаться из театра.
«Не все сразу, не все сразу!» — громко предупреждая, успокаивающим голосом говорил Коновалов, подвигаясь в шлепанцах к двери и внутренне соображая, как действовать, с чего начать, если что случилось непредвиденное.
Звонок оборвал бой. Коновалов, справившись с замком, потянул дверь на себя и первую секунду, какие-то ее доли, никого не увидел в освещенном тусклой лампочкой коридоре. Неделю назад он лампочку эту вворачивал сам, так и не дождавшись, пока это сделает сосед, живущий напротив, — сосед не числился в скупердяях, но, наверное, смог бы месяцами выжидать, пока кто-нибудь, но не он, заменит перегоревшую двенадцатикопеечную лампочку.
На площадке стояла крохотная девчушка лет пяти, толстенькая и смышленая, при тонких косичках, забавно торчащих в стороны, в синем спортивном костюмчике и аккуратных белых сапожках. Незнакомая девчушка просительно смотрела на Коновалова снизу, почти от пола, красивыми карими глазами и молчала.
— Вот так подарок! — искренне восхитился Коновалов. — Ты к Мишке, маме тете Лиде или ко мне?
Но что-то заставило его поумерить свое восхищение, скорее всего то, что Коновалов понаслышался накануне от жены и соседей страшных россказней о случившихся где-то квартирных кражах и ротозействе жильцов, о подсылаемых ворами детишках и тетках, которые ходят по квартирам под видом всякого рода переписчиков, учетчиков и прочая и прочая, вытаскивают блокнот или тетрадку, просят у хозяев карандаш для записи, а когда те уходят за карандашом, тянут все ценное, что попадается на глаза и под руку, пока хозяин ищет карандаш, воришек и след простыл.
А один «активист» под видом сбора литературы для библиотеки, якобы отправляемой на БАМ, хаживал по домам и собирал в рюкзак особо ценные книги.
На вешалке у двери рядом с его плащом висело пальто жены, отороченное снизу дорогим белым мехом, полулегальным полуподарком знакомого полярного летчика, который, по старой дружбе подарив ему мех для жены, все же не отказался от предложенных денег.
Коновалов предлагал их приличия ради, чисто символически, что ли, полагал, что летчик их не возьмет. Но летчик деньги взял и даже пересчитал их, а Коновалов расстался с ними без сожаления, он вообще всегда легко расставался с деньгами, только отметил, что, по всей вероятности, житуха у летчика не такая уж роскошная даже при тех немалых деньгах, зарабатываемых им в ослепительном блеске арктических льдов и при неверном свете северных сияний. Во всяком случае, когда они вместе с ним учились в авиационном училище, а потом прослужили в одном полку два года, в жадинах тот не числился.
Глядя на молчащую девчушку, Коновалов здорово засомневался, что ему придется каким-то образом прозевать этот дорогой белый мех, но он поколебался в этом демобилизующем бдительность мнении, как только девчушка, собравшись с духом, сообщила ему: