— Неужто опасный?
С холодных перил сорвались кленовые листья, и полет их вниз был плавен и красив.
Собеседники задрали головы на голос и остолбенели от неожиданности. Лица, как на больших похоронах, — незнакомые.
— В хреновом спектакле, компьютеры милейшие, вам надо сыграть. А Корнеева возьмите главным режиссером! — злорадно посоветовал Коновалов в пространство и удалился почти величественно.
На другой день в санатории их уже не было. Забылось о них, но совсем недавно в кулуарах значительного совещания он столкнулся с низеньким толстяком — тот выполз к небольшому столпотворению у книжного лотка в перерыв откуда-то сбоку, из-за колонн, весь вспотевший и фиолетовый, словно из чернильницы: костюм, рубашка, галстук, жилет, лицо — все было в темных и светлых, но фиолетовых переливах. Коновалов с насмешечкой решил приблизиться к нему, но тот развернулся очень знакомой спиной и, не желая узнавать Коновалова, стал требовать тоже знакомым, чуть писклявым голоском у молоденькой продавщицы показать ему альбом цветных репродукций с картин Ван-Дейка — дорогой и роскошно изданный альбом.
Кто-то поддал Коновалову в бок по-свойски, но сильно. Пришлось качнуться, как в тормознувшем автобусе, и задеть плечом незнакомого толстячка, который сварливо буркнул:
— Нашли место баловаться!
— Извините великодушно! — раздалось в ответ раньше, прежде чем Коновалов успел что-то сообразить. Прижав крепкую лапищу к широкому цветастому галстуку, ему и толстячку обезоруживающе улыбался Иванов-младший. Это был он собственной персоной. Разодетый, как богатый манекен, но все-таки еще бледноватый после больничной лежки, он весь исходил энергией действия и, кажется, уже успел перебывать в двух или трех дальних вояжах.
— Что вы, что вы, Константин Петрович! — испугался сосед, узнав Иванова. — Ради бога, пожалуйста! А я пойду.
— Но вы читали, что в наш город попала шпага маршала Нея? И бронзовые часы с фигурой маршала Тюренна объявились? — вдогонку вопросил его громко и вдохновенно Иванов, будто речь шла о судьбах Вселенной.
Сосед ошалело затряс головой:
— Нет-нет! Не читал. Я газеты дома читаю…
— И ты, конечно, не читал? — с преувеличенной укоризною обратился Иванов-младший к Коновалову, когда сосед исчез за колоннами, потрясенный известием о шпаге маршала.
Он был обрадован встречей с Коноваловым и разглядывал его весьма хитровато, определенно зная что-то сверх обычного. Вспомнилось, как Бинда разглагольствовал в прошлый раз: «Нас губит информация. Представь, человек не успел дела сотворить, а уже кто-то кому-то брякнул, тот еще кому-то. В конце концов мнение готово, а дела так и нет!»
Коновалов решил сам перейти в наступление и слегка прозондировал:
— Надеюсь, и маршалы склоняются? Кто? Тюренн. Ней… Кого? Тюренна… Нея… А? С приездом тебя, Костя.
— Сам ты Тюренн! Спасибо! — засмеялся Иванов. — Это же декан исторического факультета. Забавный дядька, мой бывший пациент, станцевал на краю, но, как видишь, обошлось — сердце бычье, выдержало! Молодец, хотя и трусоват… А сколько знает! Волшебник!
Он любовно посмотрел на колонны, за которыми исчез толстячок, и тут моментальным взглядом Коновалов сфотографировал необычный значок на широком лацкане новомодного пиджака Иванова — не желтую лауреатскую медаль, которую тот все же показал народу в радостный для него день отцова торжества, а красно-белый пластмассовый кружочек — вроде тех, какие вместе с разноцветными буклетами раздают на заезжих иностранных выставках расторопные гиды с отглянцованными улыбками. Но этот не был значком с выставки, легко кольнувший прямо в сердце настойчивостью ласковой мольбы-надежды, откованной в мелких буковках четырех четких слов, перевести и понять которые моментально и точно хватило даже незавидного коноваловского запаса.
На белом поле значка в красном запрещающем овале увидел Коновалов классически-завершенный силуэт. Он сразу узнал тот знакомый по стародавним учебным альбомам тревожный силуэт, теперь уже казалось, столетней давности. MAKE LOVE — умоляли буковки поверху. NOT WAR — без восклицательного знака вторили им буковки снизу. Ни точки, ни запятой:
ЛЮБИТЕ
НЕ ВОЮЙТЕ
И силуэт по центру, точнее — в самом центре.
Если бы Коновалов только знал историю этого значка, он вновь поразился бы старой истине о том, что мир так тесен, но он ничего не знал, ни о пацифистских речениях английского друга Иванова-старшего, ни о странноватой кончине этого честного человека, с которым Усманов не спорил до хрипоты, как Иванов, а был деликатен и уважителен. «Пиквик»…