Поначалу Антон со смехом пытался отцепить от себя мои руки, уговаривал на что-то, но я ничего не слушала. Я была не способна слушать, у меня от алкоголя и стресса отказали мозги.
И — да, мы потрахались. На заднем сиденье машины Антона. Как перебрались туда, я даже и не помню.
Помню только, что в процессе было классно. И в какой-то момент я отчего-то решила, что занимаюсь сексом с Сашкой… разозлилась, начала плакать и выговаривать ему, как я его ненавижу за всё, что он со мной сделал, в кого превратил. Так и кончила — плача, причитая и раздирая Антону спину в кровь.
Осознание, что я натворила — вывалила на незнакомого человека целую кучу личной информации, ещё и мужу изменила, — пришло ко мне позже, когда Антон ссадил меня с себя, погладил по голове, как маленькую девочку, вздохнул и сказал:
— Мне очень жаль.
11
Марина
Домой ко мне в тот вечер мы с Антоном доехали почти в полном молчании. Я стремительно трезвела, приоткрыв окно и жадно глотая ледяной декабрьский воздух, и пыталась сдержать слёзы, набухающие в глазах, как цветочные бутоны после дождя.
Насколько же мне в этот момент было хреново! Словами не передать. Не знаю, возможно, где-то существуют мужчины и женщины, которым ответная измена приносит радость, мне же банально было мерзко. До чего я докатилась в своей обиде и боли? На незнакомого мужика накинулась…
Да что там — на мужика! Парень молодой, моложе меня намного. Мне-то тридцать шесть, а ему… Нет, он вполне взрослый, совершеннолетний, по крайней мере, но молоденький. Сейчас небось едет и думает: вот это я попал.
— Извини, — сказала я, когда Антон остановил машину возле подъезда нашего с Сашкой дома. — Если ты беспокоишься, что я после случившегося стану навязываться, то…
— Я произвожу впечатление идиота? — фыркнул Антон и повернулся ко мне. Он сидел спереди, я — сзади, на улице и в машине освещение оставляло желать лучшего, поэтому я плохо видела его лицо. Заметила только, что он ухмыляется. — Ежу понятно, что ты просто перепила и слегка поехала крышей. Ладно, бывает, я не в обиде. Хотя, честно признаюсь — опыт у меня богатый, но чужим именем называли впервые.
Мне стало стыдно. Да, Марина, дала ты маху. Страдать в одиночестве в этот раз не получилось, впутала ещё ни в чём не повинного человека, обидела его. Судя по общим очертаниям в полумраке салона машины, Антон-то красавчик — и каково ему было услышать не своё имя, так сказать, в процессе? Тот ещё удар по самолюбию.
— Извини, — повторила я, тяжело вздохнув. — Натворила я дел…
— Слушай, — фыркнул Антон и неожиданно перебрался с переднего сиденья ко мне на заднее. Я удивлённо вытаращилась на него, а он между тем легко коснулся пальцами моих губ и, улыбаясь, сказал: — Ты собираешься сейчас идти наверх, к своему мужику-козлу, вот с таким выражением лица? Серьёзно?
Я слегка нахмурилась.
— Не понимаю, о чём ты.
— О том. Судя по тому, что ты бормотала, пока скакала на мне, он тебе много лет рога отращивал. И ты к нему сейчас пойдёшь с виноватой физиономией? Может, прям с порога и признаешься, что тоже изменила? Повинишься, поплачешься, носом пошмыгаешь. Всё, мол, вы теперь квиты. Так, что ли?
Я молчала.
Нет, конечно, я не стану ничего говорить Сашке. И плакаться — ни за что! Он ведь не плакался, когда я его, можно сказать, с поличным поймала. Сделал рожу кирпичом и всё повторял: «Да что такого-то? Марин, это же ерунда!»
У-у-у, ненавижу этого гада! И у него я должна прощения просить, перед ним стыдиться? Он же не стыдился!
— Нет, не так, — буркнула я недовольным тоном. — Не знаю как, но точно не так.
— Зато я знаю, — хмыкнул Антон и, подняв пальцы, которыми до этого гладил мои губы, чуть выше, щёлкнул меня по носу. — Сделай лицо попроще. А ещё лучше — сделай его счастливым. Придёшь сейчас к своему благоневерному с такой благостной мордашкой и скажешь, что тоже ему изменила. Пусть позлится.
Ещё сутки назад я отвергла бы подобное предложение. Но после той переписки с фотографиями в купальнике я была слишком зла и обижена — и, да, мне хотелось сделать Сашке больно.
Так больно, как было когда-то мне самой. Чтобы его так же трясло и колотило, наизнанку выворачивало, чтобы у него сводило все внутренности и ныло сердце. Чтобы ему точно так же, как и мне, хотелось сдохнуть.
И я, торжествующе оскалившись, выдохнула:
— Да-а-а, точно. Ты прав.
— Вот теперь гораздо лучше, — кивнул Антон. — А то, понимаешь, сидит тут вся из себя грустная. Я понимаю ещё: мужик был бы нормальный и честный, но нет ведь — козлина.
— Мужской солидарностью, я смотрю, ты не страдаешь?