- Кто и зачем тут гуляет? - спросил Люська. - Если это какой-нибудь бронтозавр - то мы рискуем прийти к его логову аккурат на ужин.
- Мы тут ничего крупнее лягушки еще не видели, - успокоил я его. - Тут нет дичи для большого хищника.
И стазу же донеслось чавканье и плюханье.
Мы шарахнулись с тропы и засели за кочкой.
Когда мы увидели, кого несет по болоту, то чуть не взвизгнули от восторга.
Это были две человекообразные фигуры, и они волокли за собой что-то тяжелое, привязанное к двум оглоблям. Оно-то, переваливаясь с бока на бок, и плюхало.
Оставив свой груз, две фигуры, а были они покрыты таким слоем грязи, что и не разобрать, лица у них или морды, полезли в самую мерзкую слякоть. Они нашаривали в глубине какие-то белые корневища, тащили их, сколько могли, обрезали ножами и кидали на свою волокушу. Там уже лежало довольно много этого добра. Обшарив все окрестности - и заставив нас отступать все глубже и глубже, - аборигены решили, что на сегодня хватит. Они увязали груз и потащили его прочь по тропе, а мы осторожненько пошли следом.
- Ты что-нибудь понял? - спрашивал Люська. - Нет, ты правда понял?
Он думал, что гипнолингвист по трем десяткам слов, одиннадцать из которых явно ругательные, способен реконструировать язык во всей его полноте!
Для полноценного считывания информации недоставало. И я не мог настроиться на ментальное взаимодействие. Одного аборигена звали Тулзна, другого Чула, корневища они предполагали засушить, но на зиму или же, наоборот, перед засушливым летом - я, естественно, не понял. Насчет прилагательных тоже сомневался - слово “гарш” могло означать длину, а могло - толщину.
- Но это - люди? - не унимался Люська.
- Что-то вроде людей, - ответил я. - Погоди, подойдем к поселку, я внимательно послушаю и смогу с ними поговорить. Вот тогда и поймем - ящеры они, теплокровные или вообще из насекомых происходят.
Скажу сразу - вот именно этого я и не понял, вообще никогда.
Если бы меня в тот затянувшийся день поставили перед комиссией, а когда выводили балл за практику, там сидело человек восемь, и все восемь - голодные хищники… Так вот, если бы комиссия потребовала от меня экспресс-анализа обстановки, то сказал бы я, после описания действий, следующее:
- У них богатый язык, просто изумительно богатый, на таком языке нужно писать романы и поэмы, но живут они хуже, чем древние египетские рабы, которые строили пирамиды. И рабам, мне кажется, было даже легче - они трудились, как скот, но их каждые день кормили. А эти живут и не знают, натаскают они завтра из болота какой-нибудь провизии или будут сидеть голодные.
Мы с Люськой сидеть голодными не желали.
Поселок этих болотных жителей был обнесен чем-то вроде частокола, но из кривых палок. Мы сели под ним, и я слушал разговоры, пока язык не сложился у меня в голове со всеми своими художественными подробностями. Правда, я чувствовал себя так, как если бы меня пропустили через центрифугу стирального агрегата - того, большого, что стоит у нас в подвале общежития. И наконец-то понял, почему у гипнолингвистов пенсионный стаж короткий. Они просто не доживают до пенсии!
- Это какой-то первобытно-общинный строй, - сказал я Люське, чтобы он наконец отвязался. - Одежда у каждого личная, если это можно назвать одеждой. И ножи тоже, и топорики, и эти штуки, вроде серпов. Оружия нет, или они его без нужды не вытаскивают. А еда… Как-то они ее между собой по-хитрому делят…
- А огонь у них есть?
- Погоди, стемнеет - выясним.
Огонь у них был, и даже керамика была, хотя и корявая. Мы на истории маткультуры этот способ проходили - делается дно, потом из длинных глиняных жгутов выкладываются по кругу стенки, и все это затирается мокрыми ладонями до относительной гладкости. Они в своих горшках варили те самые корневища, еще клубни какие-то и добавляли порошок неизвестных мне грибов.
Судя по тому, что костер разожгли один, народу в поселке было немного. Женщины (по-моему, у всякой цивилизации стряпней занимаются именно самки) принесли к этому костру свои горшки и прикопали их в горячих угольках. Почему костер один, я догадался быстро. У них не так много сухого топлива, чтобы разводить несколько мелких.
В конце концов мы решили показаться. Население поужинало, сыто, гладит себя по животам и вряд ли окажется агрессивным.
Тщательно копируя местную дикцию, я позвал из-за частокола добрых болотных жителей, представившись заблудившимся путником.
Чтобы понять призыв, который грянул за частоколом, не обязательно было учиться на гипнолингвиста.
- К оружию!
Я помолчал, дав им возможность накричаться вдоволь. Потом позвал снова. В ответ услышал в основном те одиннадцать слов, которые вычленил в речи Тулзны и Чулы.
Тут у меня хватило ума ответить той же лексикой, группируя понятия на свой страх и риск. За частоколом раздался разноголосый скрип - мне удалось их насмешить, а смеялись они именно так, что хотелось залить каждому в глотку машинного масла с какой-нибудь ядовитой присадкой.
Впрочем, из всех возможных недостатков жуткий смех был не самым страшным, а потом оказалось, что чуть ли не единственным. Сплетенная из колючих веток калитка распахнулась, мы вошли и встали на видное место. Пусть разглядывают!
Племя окружило нас, и, понятное дело, старший стал расспрашивать. Такого понятия, как космофлот, у них, естественно, не было. Я объяснил, что мы путешественники из далеких стран, вот заблудились, хотим “ням-ням”. Старший спросил, откуда и куда странствуем. Я объяснил - с Больших Северных отрогов к Зеленым Южным долинам. А как на болоте оказались? А мы на воздушном существе перемещались, существо сбилось с пути и нас уронило.
Я, честно говоря, надеялся, что такой способ передвижения сделает из нас местных богов или хоть шаманов. Опять же, эти люди не употребляли до сих пор слова, которое бы соответствовало птичке с крылышками. Может, тут у них летать и не принято? Но воздушным существом, оказалось, я никого не удивил. Старший покивал, мужики, рядом с ним стоявшие, переглянулись и перешепнулись.
- Хорошо, - сказал нам старший. - Вы останетесь у нас. Будем кормить. Когда начнется время караванов, мы вас отдадим каравану. Но пусть вас выкупят. Иначе не отпустим.
- Хорошо, - согласился я. В конце концов, оглядимся мы тут с Люськой и что-нибудь придумаем. Или окажется, что экипаж крейсера уцелел, и нас начнут искать.
- Что он говорит? - в шестьсот сорок пятый раз спросил Люська.
- Все в порядке, нас тут оставят, но хотят, чтобы мы сделали их племени много похожих на нас детей, - шепнул я. - Первыми в очереди жены старейшин.
- Сашка, я застрелюсь… - прошептал потрясенный Люська. Жены, или кем они приходились чумазым мужикам, стояли тут же, молодые - подальше, старухи - впереди. И это были настоящие старухи, без всяких там пластических операций.
Мы перепробовали все, что нам предложили на ужин, но, хотя и проголодались, по-настоящему есть не стали. Еще неизвестно, как желудки отреагируют на привычный объем незнакомой пищи. Потом нас уложили на охапках сухих веток.
Так началась болотная жизнь Александра Зенина и Люсьена-Марии фон Эрдвиц.
Времени было - хоть таблицу логарифмов наизусть учи. Мы ходили с мужчинами племени на болото за добычей, которая была в основном вегетарианской, я преподавал Люське местное наречие, а сам пытался понять основы здешнего мироздания. И вот что обнаружилось навскидку.
Когда крейсер оказался вблизи этой самой Эф-сто-семнадцать, я дрых без задних ног, Люська тоже чем-то приятным занимался, и потому мы не знали, что планетка имеет два материка, соединенных узеньким и болотистым перешейком. Этот перешеек - единственная возможность попасть с одного материка на другой, и его хозяин может жить припеваючи только за счет пошлин и оплаты права перехода. А наше болотное племя как раз и жило в самом узком месте перешейка!
Но торговые караваны, как я понял, ходили не каждый день, а в определенные сезоны. То есть, пропустив караван, племя разживалось одеждой, едой, инструментами. Потом свою дань приносил следующий караван. И еще какое-то время после завершения сезона племя жило вполне прилично. Но все на свете кончается - и до начала следующего сезона оно успевало оголодать, обноситься и поломать все лопаты с вилами.