– ЧТО?! – взревел Бандеровец, кидаясь к выходу. – Да ты что, Димон, офигоумел?! Кто ж такое дает дитю, там же МОНы, ПОМЗы – любимые его, так вас всех, игрушки!!! – и бомбой вылетел наружу.
– Мнээээ…. – проявил Верещаев признаки беспокойства. – Вообще-то Эдуард тоже неровно дышит к таким вещам… я, пожалуй, пойду тоже…
– Мы не доспорили, – Серый Костюм поднялся. Мельком представился: – Алексей Пешкалев… Ольгерд, погоди.
– Скорей, а то сейчас нам мало не покажется, – сказал Верещаев, стоявший в дверях. – Они уже пломбы сдирают… Сашка, сзади хватай!!!
«Костюмы» выскочили наружу.
– Ну а мы поговорим. – Ярцевский уверенно щелкнул по шарам снова – в лузу лениво вкатились даже два. Капитан проводил их полубезумным взглядом.
– Послушай, кто вас курирует? – спросил, поднимая глаза от зеленого сукна, Ментило. Взгляд Ярцевского стал неожиданно ехидным.
– В каком смысле? – вкрадчиво поинтерсовался он. Капитан пожал плечами:
– Ну… в прямом. Какая спецслужба?
– Ваня, – в голосе Ярцевского смешались жалость и даже толика презрения, – я, конечно, понимаю, что тебе, как государеву человеку, хочется, чтобы нас кто-то курировал. Типа ФСБ или ГРУ. И чтобы сейчас я признался тебе в существовании в недрах нашего государства подпольной группы болеющих душой за страну руководителей разного ранга, которые и… – Ярцевский многозначительно помолчал, потом кивнул. – Так вот, я признаюсь.
– Так кто? – жадно спросил Ментило. Ярцевский нагнулся к нему и театральным шепотом произнес:
– НИКТО.
Потом откинулся на спинку кресла и повторил, глядя в удивленно-недоверчивые глаза милиционера:
– Никто, Ваня, никто. Нет никакой организации патриотов во власти. Ничего подобного просто нет, читай по губам – НЕТ. И никто там не собирается защищать Россию. Они ее сдали, Ваня. Часть структур просто парализована реформами последних лет и полностью дезориентирована – их разгонят и пересажают сразу после ввода ограниченного контингента. Остатки армии просто распустят приказом, оружие и технику они сдадут под ооновскую охрану. Другая часть власти уже подыскивает те зарубежные банки, на счета в которых нужно будет переводить жалованье за службу в колониальной администрации. Золота – партии, царя, Белых Волхвов – тоже нет. Нет охватывающей страну сети ячеек русских патриотов, нет единого центра и единого плана. Ничего нет, Ваня. Просто есть кучка людей – и нам хочется пострелять по грядущим оккупантам. По разным причинам. Разочаровал? – Тонкие губы Ярцевского изогнулись в горькой улыбке. – Прости. Так как? Будем говорить дальше – или мое чутье меня подвело и тебя придется пристрелить?
Ментило перевел дух.
– Будем, – твердо отрезал он.
Ярослав Найменов. Казахстан
Очнулся я дома. Хотя по всем законам, как общества, так и морали, уже несколько часов мое бренное тело должно было бы лежать в больнице, опекаемое штатом белых халатов. Однако даже если бы я этого и желал – подобное желание было бы неисполнимым. Больница, как, впрочем, и весь ее персонал, переехала. На ПМЖ. В место, именуемое «верхней тундрой», «страной вечной охоты». Атеисты, к примеру, в него вообще не верят. Мама, сидевшая со мной рядом с видом «в гроб краше кладут», сказала, что на больницу сбросили бомбу. Бомбу…
Как бы то ни было, остался мой городок без больницы.
Отделению «Скорой помощи» повезло чуть побольше – ничего тревожного оттуда не поступало. Да и не поступит уже. Все врачи, которые остались работать, сплошь по вызывам, напряженность такова, что есть риск заночевать у сердобольного больного. Те же, кому оказалась дорога жизнь, ушли домой, за что их нельзя винить.
Знаете, это очень просто. Винить человека, винить добытчика за то, что он такой плохой или трусливый. Как там у Шолохова в одном из рассказов: «Стыдно мне, тятя, с вами за одним столом есть». Не знаю, когда я читал это, мне до жути хотелось вмазать этой дочке по лбу. Когда за человеком стоит его семья, добыча пропитания для этой самой семьи, обеспечивание ее жизни, и прежде всего собственной безопасности, дабы семья могла жить, является уже не просто приоритетной задачей. Это является обязанностью. Семья без главы слабая, семья без главы в форс-мажорных обстоятельствах скорее всего погибнет или распадется. Закон жизни.
Я очнулся. По правде говоря, сказав «очнулся», я очень сильно преувеличил факты, ибо пришел в себя только формально. Осознать, что я – это собственно я, мой мозг смог минут через десять. Осознать, что я жив, я смог и того позже. Отрезвило меня только отсутствие арфы в руках, ну или котла вокруг меня. Осознав свою жизнеспособность, добрых полтора часа я пытался разлепить правое веко. Получалось плоховато, созревало такое впечатление, будто какой-то добрый дядя забетонировал мне все лицо. Однако правое веко я таки разлепил. Потом потратил полчаса на левое. После этой воистину титанической работы мне захотелось поспать… А побывали бы вы на моем месте! Во всяком случае, встать с кровати я смог не скоро.