— Ну-ну… — пробормотал Белый неопределенно и потянулся за очередной сосиской.
— Я не хочу уходить, — сказал Гош мягко. — Я хотел бы остаться здесь. Еще на какое-то время. Мне, конечно, нужно в Москву… Но это подождет. Думаю, я здесь нужнее. Извини уж меня за такую самонадеянность.
— Посмотрим, — обнадежил Белый.
— Я так и знал, что ты вернешься, — сообщил Цыган.
— Жуй, — сказал ему Белый. — Не тошнит?
— Да нет же! — рявкнул Цыган, усиленно кивая.
— Может и не тошнит, — заметил Белый, — а симптомчики имеются. Опять у тебя началось…
— Чего?
— Ничего. Забыл? Месяц тебя переучивали…
— А-а… — смущенно пробормотал Цыган. — Ты не знаешь, — объяснил он Гошу. — Это у меня странность какая-то. Была. Нужно сказать «да» — я, как дурак, головой мотаю. Нужно сказать «нет» — принимаюсь кивать. Ох, намучились со мной ребята…
— С чего ты взял, что ты цыган? — неожиданно спросил Гош.
Белый под столом крепко въехал ему башмаком в голень.
— В зеркало посмотрел, — ответил Цыган, настораживаясь. — А что?
— Да нет… Может, ты и на самом деле цыган. Одно другому не мешает. Хочешь быть цыганом — ради Бога, — Гош схлопотал от Белого еще один пинок, на этот раз такой, что едва не взвыл от боли. — Счастливого пути, как говорится. На добър път!
Цыган вылупил глаза и резко выпрямился. Слова, произнесенные на странном языке, с неожиданным ударением и преувеличенно звучной артикуляцией, очень похожей на его собственную, ударили объездчика, будто током.
— Какво мислиш, българин-сънародник? — поинтересовался Гош вкрадчиво.
Цыгана форменным образом затрясло. Он неестественно сморщился и вдруг ответил Гошу длинной нечленораздельной фразой, выплюнутой в пулеметном темпе перекошенным ртом. И замолк, дико вращая глазами.
— Говори! — потребовал Гош, подаваясь вперед.
— Заткнись, сволочь! — прошипел ему на ухо Белый.
Цыган медленно поднимался из-за стола, бессмысленно глядя в пространство. Он произнес еще несколько слов, осекся, и вдруг закрыл лицо руками. Его зашатало. Большой осторожно придержал Цыгана за штаны.
— Не понимаю, — через силу выдавил Цыган по-русски.
— Вспоминай со мной, — сказал Гош. — Ты это заучил еще в первом классе, а то и в детском саду. Такое не забывается. Ну-ка… Аз съм българче. Обичам наште планини зелени. Българин та се наричам. Първа радост е за мене. Аз съм българче…
Белый вдруг сорвался с места и убежал в дом.
— …и расна, — негромко подхватил за Гошем Цыган, не отрывая рук от лица. — В край великий. В славно време. Сън съм на земля прекрасна…. — из под его пальцев градом покатились слезы. Он умолк и, двигаясь, как лунатик, выбрался из-за стола. Постоял мгновение и, спотыкаясь, бегом кинулся за угол.
— Сън съм на юнацко племя, — заключил Гош. — Вот и все.
— Ну, ты даешь… — выдохнул Большой.
— Это вы даете, — заявил Гош сварливо. — Точнее, ваш обожаемый Сан Сеич. Я говорю — может, Цыган и на самом деле цыган. Но тогда он болгарский цыган.
— Откуда ты узнал? — изумился Большой.
— Есть такая характерная национальная черта у болгар. Цыгану хотелось кивнуть, говоря «нет». Он сегодня с утра был очень задерган и забыл, что вы его переучили. А я случайно заметил. Хотя тоже был… Задерган.
— Ты откуда болгарский знаешь?
— Без понятия. Да и не знаю я его. Так, десяток слов. Вот этот детский стишок, например. У меня примерно в том же же объеме английский, французский, итальянский… Даже испанский, кажется. А стихотворение, между прочим, очень хорошее. Очень патетическое и в то же время какое-то интимное. У нас таких нет.
— Ты молодец, — сказал Большой твердо.
— Не уверен, — вздохнул Гош. — Видишь, как я его… Эх, братишка, налей-ка ты мне, что ли, молочка. Напоследок.
— Почему? — удивился Большой, доставая из-под стола бидон.
— Сейчас мне Сан Сеич устроит головомойку, — объяснил Гош. — За черствость и волюнтаризм, несовместимые с профессиональной этикой.
— Он спит. Устал.
— Ничего, Белый разбудит, — пообещал Гош, принимая наполненный до краев стакан. — Вот они мне на пару…
— А я им обоим морду набью!!! — заорал Большой.
От неожиданности Гош крепко зажмурился.
Драки не получилось. Белый вернулся в сад один и скорее расстроенный, чем злой. Уселся рядом с опасливо напрягшимся Гошем, отхлебнул молока и произнес, ни к кому специально не обращаясь:
— Ускакал.
— Значит, вернется, — довольно ухмыльнулся Большой. — Проветрится и вернется. Захотел бы насовсем уехать — взял бы машину. А как там Сан Сеич?
— Отдыхает. Не стал я его будить. Постоял рядом… И не стал.
— Это правильно, — согласился Большой.
— Гош, — сказал Белый, глядя под стол. — Тебе автомобиль нужен. Хочешь «Паджеро» короткий? Пробег семьдесят пять тысяч.
— Твой, что ли?
— Угу.
— А ты?
— Я себе еще достану.
— Нет, так не годится… — протянул Гош, догадываясь, к чему Белый клонит.
— Ну, давай тогда по окрестностям прошвырнемся, найдем тебе что-нибудь. Тебя же лошадь не устроит, верно?
— Конечно нет. Даже если вы меня и научите… Куда я ее дену зимой? В гараж поставлю на консервацию? Слив предварительно воду…
— Ерунда, — отмахнулся Белый. — До зимы вас с ней обоих двадцать раз застрелят. Просто конный ты проживешь немного дольше, чем моторизованный, вот и вся разница.
— Честный ты мужик, Белый, — невесело усмехнулся Гош.
— Какой есть. Ну что, берешь машину?
Гош с сопением потер рукой глаза. Они у него вдруг заболели. Точнее, заломило переносицу, как это с ним бывало иногда от нервной перегрузки. Очень уж непростыми оказались последние сутки.
Белый ждал ответа. Большой задумчиво барабанил пальцами по краю стола. Он явно хотел вмешаться, но не знал, как.
Гош отнял руку от глаз, вытащил из-за пазухи ТТ и хлопнул его на стол.
— И ты свой достань, — предложил он Белому. — А потом отвалим в уголок, и ты мне там все объяснишь.
Белый хмыкнул и расправил плечи. Мгновение подумал, достал свой «Макаров», подбросил на ладони и небрежно швырнул рядом с ТТ.
— Запросто. Пошли, — сказал он, выходя из-за стола. — Давно я этого ждал. Ох, давно!