Гош развязал Олега, и тот сразу же со стоном ухватился руками за виски.
— Лучше бы расстреляли! — заявил он сварливо. — Фашисты недобитые…
— Чего он так орет? — поморщился Костя.
— Это нормально, — отмахнулся Гош. — У нас на самоходках было похожее наказание для молодых бойцов. По дороге к огневой у тебя отбирают шлемофон. Я однажды так прокатился десять километров. Полчаса со мной после этого вообще не разговаривали — без толку было.
— Сволочи! — рявкнул Олег, сгибаясь пополам.
— Только не на гусеницу! — попросил было Гош, но опоздал.
— Фу! — Женя спряталась за спину Большого. — А почему нельзя на гусеницу?
— Не знаю, это я машинально. Наверное, примета дурная.
— Интересно, чего это деда не тошнит? — поинтересовался Костя, брезгливо разглядывая катающегося по асфальту Главного.
— А ему уже все равно, — объяснил Гош. — Мы его, кажется, довели.
— Гавкнулся?
— Хорошее слово. Видишь ли, Костя… Я так понимаю, что мы его вырвали из той единственной среды обитания, где он мог сохранять хотя бы относительную адекватность. Он ведь этот тульский мирок сам выстроил. Сообразно бредовым идеям, которые ему в прошлой жизни адаптироваться мешали. Стал наконец-то полностью счастлив. А тут какие-то идиоты с атомной бомбой… Я, собственно, только на это и рассчитывал — что он бросится защищать свой мир. Свой внутренний мир в первую очередь, понимаешь? А в итоге мы его схватили за шкирку и уволокли в другую реальность. С которой бедняга смириться не может… Н-да. Поставьте его кто-нибудь на ноги, что ли…
— Бедняга? — переспросил Большой с глубочайшим презрением в голосе.
— Ты же видишь, — мягко сказал Гош. — Он уже не может нам ответить за то, что натворил. Хочешь — застрели его, но это будет ошибка. Перед тобой уже совсем не тот человек, который приказал убить наших. Это вообще больше не человек. Так, безобразие.
— И все-таки! — произнес Большой, насупившись.
— Дружище, посмотри сюда! — попросил Гош. — Ты же знаешь, он и меня хотел убить. Но… Здесь некого судить. Больше некого.
— Человечный, падла, — заметил Олег, безвольно сидящий у гусеницы и утирающийся рукавом.
Большой вдруг повернулся и ушел к миномету.
— Ну, по-моему, все ясно, — подытожил Костя. — Большинством голосов при одном воздержавшемся решено помиловать. Да?
Цыган и Женя согласно кивнули. Гош открыл задний люк тягача и принялся копаться внутри.
Главный сполз в придорожную канаву и там сумел наконец встать на ноги. Кое-как выбрался наверх и побрел, шатаясь, куда-то в поле. Места для прогулок здесь было хоть отбавляй — плоская равнина тянулась аж до горизонта.
— Догнать? — спросил Цыган.
Гош высунулся из люка, посмотрел Главному в спину и покачал головой.
— Олег разберется, — сказал он. — Это же его приятель.
— Сволочи, — вздохнул Олег.
— Угу, — согласился Гош. — На, держи.
Он бросил Олегу несколько коробок из грубого картона, пластиковую бутылку с водой и армейский штык-нож.
— В коробках сухпай. Ножом можешь кого-нибудь зарезать, если силенки остались. Вот еще анальгин. Ужасно вредная штука, по воздействию на кровь аналогична угарному газу. В развитых странах применяется только клинически. Но тебе боль снимет. Все, пока. Если, не дай Бог, встретимся, с тебя бутылка.
— За что?! — Олег презрительно скривился.
— За то, что не убили, друг мой!
Олег на это только фыркнул.
— От гусеницы! — скомандовал ему Гош. — Регуляторы, по машинам! Успеем до темноты отмахать еще километров тридцать.
Олег, прижимая к груди коробки и штык, уполз на обочину и там прилег.
— А как же Главный? — спросила Женя в легком недоумении. Гош оглянулся. Безумный старик ушел недалеко. Теперь он выписывал по полю замысловатые кренделя, оживленно тряся головой и странно притопывая ногами.
— Да ну его к лешему! — Цыган обнял Женю за плечи и увлек к «Лендроверу». — Проверим Олега на человеколюбие.
— Не дождетесь, — сообщил Олег, переворачиваясь на спину и глядя в сумеречное небо.
— Ты идти-то сможешь? — поинтересовался Гош почти ласково, забираясь на тягач.
— Пошел вон, — ответили ему.
— Всенепременнейше. Костя! Поехали.
Машины дружно рявкнули, окутались синеватым дымком и укатили к Москве. Олег долго смотрел им вслед. Потом встал, поморщился от боли в голове, проглотил две таблетки анальгина, запил водой.
И, шатаясь, ушел в поле ловить Главного.
Гош проснулся на рассвете. Эта привычка выработалась у него давно, с тех пор, как исчезло электричество. Теперь все так спали — ловили световой день. «Ничего, зимой отдохнем, — подумал он. — А сейчас нужно открыть глаза и разобраться, кто это у меня тут под боком».
Под боком обнаружилась посапывающая Женя. Гош не стал удивляться, а первым делом приподнялся на локте и окинул взглядом окрестности. Это тоже вошло у него в привычку. Все оказалось на месте — техника, люди, рукоятка пистолета, торчащая из-под расстеленного на броне матраса. Спать в машинах было уже невозможно из-за духоты. Гош тут же вспомнил, что дальше будет еще хуже — под летним солнцем температура внутри бронированной коробки запросто достигает пятидесяти градусов. «Ничего, это ненадолго, — утешил себя Гош. — Все равно скоро миномет развалится, а потом и МТ-ЛБ. Без должного ухода… А ведь жалко машинки. Послужили они нам».
Гош заглянул под одеяло. Короткая черная майка и узкие черные трусики подчеркивали снежную белизну кожи девушки. «Нужно будет что-нибудь достать ей от солнечных ожогов. Надо же, а я и не почувствовал, как она пришла. Хотя бы лечь рядом с любимым человеком, раз ничего больше не получается. А снилось мне что-то такое неопределенно-сексуальное. Кончится тем, что мы сделаем это прямо во сне. Эх, Женька… Оставила бы ты меня в покое. Хоть на время. Мало я тебя обидел? Неужели ты не понимаешь, что едва я вспомню… Понятия не имею, что тогда будет, и как дальше жить. Но вспомнить нужно. Обязательно нужно. Я самозванец, я живу в кредит. Это вообще не я пока еще — без памяти о самом главном. Как обидно, черт возьми».