— Коневодческое хозяйство? — Женя вся подобралась.
— Я точно помню, здесь в окрестностях было что-то похожее. Кажется, на том берегу. Несколько дней еще отдохни, и давай. Я выхода другого не вижу, понимаешь?
— Да его и нет. Скоро все на лошадей пересядут. Тут-то мы и подсуетимся. Я как раз собиралась тебе сказать. Не переживай, справимся.
— Ловить, заново приручать… А дальше само пойдет — коровки-овечки, сено, навоз… Куры! Свиньи! Будь она проклята, эта технологическая цивилизация! Ну почему я так не люблю крестьянскую работу?!
— Ты вообще работать не любишь, — утешила его Женя.
— Угу. А чего я люблю?
— Ничего. И никого! — Женя встала, подобрала свою винтовку и пошла наверх, к коттеджу, над которым поднимался легкий дымок. Спина ее выражала крайнюю степень неодобрения.
К мосткам подрулил Цыган. Заглушил двигатель, спрыгнул в воду и накрепко привязал скутер к поручням.
— Тоска, — сообщил Гош.
— Не обижай девочку. Кончится тем, что она уйдет.
— Вряд ли. Ее ждет громадный табун лошадей.
— А немного любви ее не ждет? — прищурился Цыган. — Хотя бы капельку?
Гош с кряхтением распрямился и повесил этюдник на плечо.
— Не трогай меня, ладно? — попросил он. — А то уйду я.
— Что еще за глупости… — Цыган смутился и отвел взгляд.
— Это серьезно. Думаешь, мне легко? Думаешь, я не чувствую, как всем после Москвы тошно? Называется, прогулялись за воспоминаниями… Навели дикий шухер и еле ноги унесли.
— Ближе к осени просочимся, — сказал Цыган убежденно. — Ползком, на брюхе. По сантиметру в час. Но пройдем.
— А может, не надо? — спросил Гош. Цыган удивленно на него посмотрел и увидел, что тот говорит на полном серьезе.
— Как это — не надо?…
— Вообще. Начать с чистого листа. Забыть к чертовой матери все из прошлого, что нас беспокоит. Сделать вид, что этого прошлого не было. Перестать выживать. Начать жить… Хорошая была формула. Вот только мы не успели…
С этими словами Гош повернулся и начал взбираться на гору по извилистой тропинке. Цыган пристроился ему в спину.
— Какая еще формула? — спросил он, пыхтя и оскальзываясь.
— В девяностые годы… впервые прозвучала… мысль о том… — подъем был крут, и Гош слегка задыхался. — Чем наше поколение… отличается принципиально… от поколения наших родителей… Они привыкли выживать… а мы собирались нормально жить… К сожалению, не успели… Может, теперь начать?
Цыган обогнал Гоша и открыл ему калитку.
— Разве это жизнь, — пробормотал он. — Форменное выживание.
— Значит, не судьба?
— Похоже. Карма у нас поганая. Наверное, платим за грехи предыдущих генераций.
Они миновали сад и подошли к коттеджу. Во дворе зеленой угловатой глыбой понуро жарился на солнце миномет. Вид у машины был заброшенный и усталый.
— Слушай, Любен… Вот ты, образованный человек, настоящий европеец. Неужели не задумываешься над тем, что будет дальше? Ну подскажи ты мне хоть что-нибудь! — взмолился Гош. — Какой у всего происходящего смысл? Может, есть какая-то сверхзадача, которой я не вижу?
— Меня зовут Цыган, — сказал Цыган. Как отрезал.
— Значит, ты готов остаток жизни выживать?
Цыган шевельнул плечами. Не то пожал ими, не то поежился.
— А я — нет! — выпалил Гош.
Цыган усмехнулся.
— Тем не менее, ты нашел эту штуку и приволок ее сюда, — заметил он, указывая на этюдник. — Хватит, Гошка. Хватит себя обманывать. И у тебя все тоже перегорит. Может, позже, чем у остальных, но все равно — перегорит.
— И что тогда? — осведомился Гош холодно.
— И тогда Женька наконец-то будет счастлива.
— А я?
— Поменьше думай о себе, — посоветовал Цыган. — У тебя люди еле дышат. Молодая интересная женщина скоро с ума сойдет. Черт побери, у тебя целая община тупых на шее повисла! Сам напросился, никто не заставлял. Кто сказал, что ты имеешь право ударяться в депрессию? Нет у тебя этого права. Так что давай… Вырабатывай позитивное мироощущение. Лидируй. Рули.
Гош подошел к стене дома и уткнулся в нее лбом. Кирпичи оказались теплые, и легче не стало.
— Если бы я хоть приблизительно знал, где можно искать… — прошептал он. — Цыганище, ну как же ты не понимаешь! Я умираю по сто раз на дню. И ничего не могу с этим поделать. Вся моя жизнь сосредоточилась в одной женщине. И теперь ее нет. Если бы мы расстались по доброй воле, если бы она сама ушла… Тогда я еще мог бы как-то смириться с потерей. А так — никакого просвета впереди. Никаких шансов! Один на миллион. Все равно что ноль. И как же мне жить теперь? Зачем? Ради вас? А вы этого стоите? А я? Я стою того, чтобы вы меня терпели, жалели, такого… Меня же нет больше, Цыган! Это вообще не я, это моя пустая оболочка.
— Гошка, не дури, — раздалось из окна.
Гош отлип от стены, подошел к окну и, не глядя, сунул деревянный ящик на подоконник. Уселся на бетонный фундамент коттеджа и спрятал лицо в трясущихся ладонях.
— Мы будем тебя и жалеть, и терпеть, — сообщил из окна Большой, громыхая кастрюлями. — Ты же нас терпишь? Вот. А это что еще? Консервы? Ну-ка…
Раздался шорох — Большой легко, как пушинку, взял с подоконника ящик. Щелкнули отбрасываемые крючки. И воцарилась тишина.
— Стоять! — крикнул Цыган. — Не падать!
— А что это? — очень тихо спросил Большой.
— Ты же догадался. По глазам вижу.
— Я не знаю, — сказал Большой почти шепотом. — Я не знаю…
Он медленно закрыл этюдник, аккуратно поставил в угол и вернулся к плите. Цыган сплюнул под ноги и скрылся за углом.
Под окном тихонько всхлипывал Гош.
Женя сидела на крыльце, нервно жуя сигаретный фильтр. Гардероб девушки обогатился солнечными очками. На Цыгана она никак не отреагировала. Из гаража доносился металлический лязг.
— Эй, кто-нибудь! — позвал Костя голосом утопающего.
Цыган заглянул в распахнутые настежь гаражные ворота.
— Чего? — спросил он у конвульсивно дрыгающихся ног, торчащих из-под «Лендровера».
— Там ключ лежит с трещоткой. Будь другом…
— На.
— Да нет, мне рук не хватает. Затяни тут пару гаек!
Цыган нырнул под машину.