Все свободные поверхности были покрыты книгами, расчетами, чертежами и документами. Чтобы сесть, ждать пришлось довольно долго. Оскар достал Вилму из сумки, поставил на пол, и птица с любопытством принялась исследовать все углы.
– Решил, что пока жду здесь, могу немножко поработать, – сказал исследователь с извиняющейся улыбкой. – Сами знаете, каким невыносимым я становлюсь, если мне нечем заняться.
– Сколько ты уже здесь? – спросила Шарлотта.
– Со вчерашнего дня.
– Ты провел здесь ночь?
– Я… Ох, и не заметил, что солнце взошло, пока не вошла сестра, чтобы поменять капельницу.
– Как состояние Элизы?
– Неизменно. Чуть позже зайдет профессор Вайсшаупт и осмотрит ее еще раз.
– Ты совсем не спал? – поинтересовался Оскар.
– Совсем чуть-чуть. Здесь очень неудобно, – Гумбольдт указал на кресло в углу. – Сами знаете, мне достаточно пары часов сна. Кроме того, мне пришло в голову… Проходите, садитесь, я вам сейчас расскажу, – он схватил лист бумаги и начертил несколько горизонтальных линий. – Это имеет отношение к тому, что я назвал законом Хроноса.
– Никогда не слышала о таком законе, – заметила Шарлотта.
– Потому что до сих пор его еще никто не сформулировал, – ответил Гумбольдт.
Оскар склонил голову, чтобы получше рассмотреть, что изобразил отец.
– Кто такой Хронос? Или что такое? – спросил он.
– Хронос – это бог, – объяснил Гумбольдт. – Бог времени в греческой мифологии. Рожденный из темного хаоса, он создал серебряное мировое яйцо, из которого появился бог солнца Гелиос. В некоторых документах Хроноса приравнивают к титану Кроносу, отцу Зевса. Самое древнее его изображение – эллинистический барельеф с безбородым лицом и крыльями. Но с середины четырнадцатого столетия его представляют бородатым стариком с косой и песочными часами. Я нашел иллюстрацию в одной из моих книг, – он повернул том так, чтобы они смогли рассмотреть картинку.
– Повелитель времени и смерти, – пробормотала Шарлотта.
– Мы думали, что победили его, – печально добавил Гумбольдт.
– Думали? – нахмурился Оскар. – Но ведь победили. Мы изменили историю.
На губах исследователя мелькнула едва заметная улыбка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
– Мы добились частичного успеха, это правда. Но удалось ли нам изменить историю надолго, это еще вопрос.
– Ты говоришь загадками.
– Правда? – Исследователь снова захлопнул книгу. – Наверное, ты прав. Может быть, сказывается усталость. Попрошу поставить мне раскладную кровать, чтобы можно было хоть немного вытянуть ноги. Но сначала хочу показать, что я обнаружил. – Он взял бумагу: – Вот прямая времени, по которой мы движемся. Прямая, на которой сначала погибли император с императрицей, а потом убили Элизу. – Он поставил отметки на линии. После этого все завертелось кувырком, дошло до гражданской, а потом и до мировой войны, охватившей весь мир и уничтожившей все в огне. Все это следует из документов, которые я сам себе отправил. Подтверждается путешествиями, которые я совершил на машине времени. Здесь, здесь и здесь, – поставил он еще три отметки. – Ты, Оскар, забрался еще дальше в будущее. Вот сюда, – поставил он штрих с правого края листа. – В это время уже господствовали машины, а люди, словно крысы, прозябали под землей. Но это не должно нас волновать. Как и судьба Берингера, которого ты оставил в будущем. Эта прямая времени обрезана благодаря нашему вмешательству. Основываясь на теории, что время можно изменить, так как исторические события образуют причинную цепь, мы возвратились в момент, предшествующий убийству императора, и предотвратили его. Возникла новая прямая времени, наша прямая. Вы следите за моей мыслью?
Оскар кивнул. Несмотря на обилие информации, он приблизительно понимал, о чем идет речь.
– Хочешь сказать, что мы изменили будущее?
– Не только изменили, – ответил Гумбольдт. – Стерли. Мы удалили старую прямую, и вместо нее создали новую. Император спасен, убийство Элизы предотвращено, Берингер сидит в тюрьме, а не застрял в будущем, человечество обрело надежду на мир… По крайней мере, мы в это верили.
Шарлотта наморщила лоб.
– Разве это не так?
– Я больше не уверен, – вздохнул Гумбольдт. – Случай с Элизой заставил меня сомневаться, действительно ли все так просто.
– Что ты хочешь сказать? Не понимаю.
Гумбольдт изобразил две вертикальные линии, разрезающие обе горизонтальных прямых в правом углу. Одну линию в том месте, когда был убит император, другую – когда умерла Элиза. Рядом с местами пересечений он нацарапал «Событие 1» и «Событие 2». Оскар не имел ни малейшего представления, что он хочет этим сказать.