Когда я вижу, как кто-то страстно заявляет о своей невиновности, неутомимо, из года в год, мой первый и самый человеческий инстинкт, несмотря на весь мой опыт – подумать, что этот человек скорее всего говорит правду. Мы проецируем на этого человека себя и свои чувства. Даже если мы считаем, что он мог сделать что-то неправильное или незаконное, нам нравится думать, что это стало для него неким отклонением, а не глубоко укоренившимся поведением. Это одна из причин, почему хороших и порядочных людей, таких как Джим Макклоски, могут обмануть плохие и коварные парни, подобные Роджеру Коулману. Это одна из причин, почему нам так нравится верить, что маньяков-рецидивистов можно реабилитировать. И, на мой взгляд, это одна из причин того, что во всех отношениях умные женщины влюбляются в заключенных.
Но то, что говорит господин Паранзино, на самом деле довольно близко к реальности. Лица, готовые причинить другим людям страшный вред и страдания, по определению являются социопатами; у них нет совести. Истина для них настолько же не важна, как соблюдение законов и нормальные инстинкты порядочности, свойственные обычным людям.
Итак, как же узнать, на кого больше похож осужденный убийца, настаивающий на своей невиновности, – на Уильяма Хайренса или же на Бруно Рихарда Гауптмана и Роджера Кита Коулмана?
Нет никакого гарантированного способа. Иногда мы чересчур бойко заявляем: криминология не является точной наукой. Но часто можно заметить серьезные подсказки для ответа, как в каждом из этих трех перечисленных случаев.
Уильям Хайренс ранее не был замечен в насилии, особенно в отношении женщин. Поэтому наш опыт и исследования показали, что для него немыслимо настолько быстро перейти от мелких преступлений, краж со взломом и проникновений в жилища к сексуальному насилию, убийству и расчленению ребенка. Да, у него было ружье, но единственный раз, когда он попытался применить оружие, произошел в горячке, когда его преследовали полицейские. Это плохо и вполне могло бы сделать его способным на убийство, если бы он так и продолжал совершать кражи со взломом. Но в его прошлом нет ничего такого, что заставило бы предположить осознанное насилие в отношении женщин. Нечто подобное можно сказать и о Дэвиде Васкесе. Если бы все это было учтено в ходе расследования, то полиция вышла бы на совсем другого подозреваемого, как и в случае с Хайренсом.
Бруно Рихард Гауптман, который, как и Роджер Кит Коулман, отправился на свою широко разрекламированную смерть, громко заявляя о своей невиновности, работал плотником. За свою жизнь он собрал богатый послужной список, соответствовавший тому типу преступления, за которое его судили. Туда вошла и серия вооруженных ограблений, и краж со взломом в его родной Германии с применением самодельной лестницы (единственное ключевое доказательство в деле об убийстве Линдберга). Учитывая огромное количество косвенных улик, а также целую цепочку заведомо лживых заявлений в адрес полиции, поверить в правдивость его слов о невиновности весьма трудно.
Роджер Коулман, конечно же, был ранее судим за насильственные сексуальные действия и за нападение, хотя и утверждал, что оба этих случая стали результатом ложного опознания. Не будь этих обстоятельств, стоило бы скептически отнестись к несоответствию доказательств. Но без этих обстоятельств он, вероятно, не смог бы зайти так далеко по преступному пути, чтобы убить свою золовку столь жестоким образом.
Как писал Уильям Шекспир в пьесе «Буря»: «Что такое прошлое – это пролог».
Еще один урок, что мы должны извлечь из этого дела, – необходимость давать научное заключение самого высшего уровня – ни больше ни меньше.
В наши дни прокуроры беспокоятся о «влиянии CSI»[8] на присяжных. Популярное телешоу внушает публике мнение, что все убийства или другие насильственные преступления можно раскрыть с помощью научного анализа крови и других жидкостей, отпечатков пальцев, волос, волокон ткани и прочих улик, которые обычно обнаруживаются на месте преступления. Правда в том, что большинство мест преступления не изобилует безусловными вещественными доказательствами, напрямую связанными с неизвестным субъектом. А отсутствие доказательств, как мы говорим, не является доказательством их отсутствия. Так что нам нужно быть реалистичнее в своих ожиданиях.