― Нельзя уничтожать разумных существ, как пораженные гнилью деревья. Лютиэнь, они почти такие, как мы.
― Не говори так!
― Просто младше и нуждаются в том, чтобы их учили. Элгот был прав.
― Не поминай имени того предателя! Будь проклят его посох. В моем теле достаточно силы, чтобы держать меч, и я без колебаний ступлю на путь войны со злом, пусть даже в одиночестве.
― Меч приносит смерть, а хочу, чтобы ты жила, хочу, чтобы у нас родились дети.
Латиэнь прикрыла глаза, и, когда ее веки взметнулись вверх, ожесточенный блеск ушел, черты смягчились.
― Да, я желаю того же.
Он перевернул ее руку ладонью вверх и поцеловал нежное тепло пальцев, тонкое невесомое запястье. Но Латиэнь отстранилась.
― Не сейчас… После церемонии.
***
Подбегая к воротам, Томас отметил, что здесь снова неспокойно: страж, прижав коленом к земле, вязал пеньковой веревкой руки человеку по виду похожему на нищего. Рваная рубашка и левая половина его лица густо окрасились в желтый цвет пыли. Судя по судорожным подергиваниям, пленник все еще не потерял надежды освободиться. Не отвлекаясь, Томас сразу повернул к боковому помещению у ворот, потянул на себя дверную ручку. Открыто. Маленькая комнатушка, стены без штукатурки, на полу чистая свежая солома, стола нет, только длинная некрашеная лавка, гладко отшлифованная, кто знает, сколькими спинами и седалищами караульных. Под эту самую лавку он своими руками утром уложил всю поклажу – сумку Агнора и свою. Вещи эльфа исчезли. Тааак. Томас разогнулся, уперев руки в бока.
Снаружи стражник все еще пытался удержать отчаянно сопротивляющегося мужчину. Помощь второго караульного ускорила бы дело, но пост опять охранялся только одним человеком.
― Что здесь происходит?
― Нарушение спокойствия! Двое подрались, этого вот удалось поймать!
Томас рывком понял нищего за обросшие колтунами волосы и поставил на ноги.
― Быстро говори, зачем вы тут устроили представление.
― Он толкнул меня, сын свиньи, гнилое нутро.
― Ага… ― Томас нахмурился. Что ж, такое случается – обозленные нищетой и лишениями люди готовы разорвать друг друга на части, лишь бы выплеснуть обиду на несправедливый мир. Но говорил бродяга без убежденности. Что-то здесь было не так.
― Послушай меня, приятель, ― обратился к нему шериф, понизив голос. ― Ты сейчас мне расскажешь, что на самом деле произошло. А я тебя за это отпущу, лады?
Человек нервно облизнулся, скосил взгляд на связавшего его охранника, прикидывая можно ли доверять обещанному.
― Точно отпустишь?
― Давай выкладывай!
― Старуха… ― хрипло начал он, ― это она все, карга поганая. Мы с Бройтом, значит стояли на рынке, ждали работенки какой-нибудь. Поле, знаете, маленькое, плохо кормит, а семья большая…
― Про это мне не интересно. Что было дальше?
― Подошла она, значит, и говорит: «Есть работа для вас, голубчики». Несложная, говорит, работа, в шутку изобразить драку. А заплатить пообещала щедро, два серебряных брактеата. Один дала вперед – другой после дела обещала. Но денег при мне нет! Бройт убёг, унес монету с собой!
― Что за старуха? Какая из себя?
― Шут ее знает, тощая, сгорбленная, голос такой мерзкий скрипучий.
― А лицо?
Бродяга задумался.
― Не помню. Платком, кажется, была завязана, так, что ничего и не разглядеть. Мне без надобности карге в лицо заглядывать, страшная, небось, как орочья невеста.
Томас сплюнул на дорогу, он начинал смутно догадываться. Тощая старуха, какой ее описывал батрак, за такое дело не отдала бы и сломанного гребня. Лицо закрыто. Хм… Неужели? Каков плут! Но куда же он мог отправиться? Надо подумать… Если преступник скрылся по реке, ушастый, скорее всего решит отправиться тем же путем.
― Где у вас тут лодки люд хранит?
― Чего?
― Не тупи, на чем горожане рыбу удить ходят? Где оставляют лодки на ночь?