Элен поставила наполовину опустевшую чашку на поднос. Ей не очень хотелось такого быстрого развития событий. Катрин отдавала распоряжения, даже не интересуясь её мнением. Она единолично решала все вопросы, как будто Элен была её собственностью. Элен рассчитывала в случае удачного исхода назначенной в особняке Гиллроев встречи, по крайней мере, этот вечер провести дома с семьёй за ужином. Что ж, видимо, её планам сбыться не суждено. Отказывать миссис Гиллрой в данном случае было крайне нежелательно. Девушка постаралась скрыть огорчение. Но от пронзительного взгляда Катрин скрыться было совсем нелегко.
— Что-то не так, милочка? Ты вся изменилась в лице. Какие-то проблемы?
— О нет, что вы, мэм, — Элен заставила себя безмятежно улыбнуться. Аромат чая уже не казался ей таким восхитительным. — Просто это всё так неожиданно для меня… Я всего лишь немного растерялась, мэм.
— Привыкай, дорогая, — Катрин двусмысленно усмехнулась. — У тебя начинается новая жизнь.
___________________________________________________
За несколько месяцев до описываемых событий…
…Раскаты грома сотрясали чёрное ночное небо. Низкий плотный фронт угрожающе надувшихся туч стелился над самой землёй. В наполненных вот-вот готовой пролиться водой гигантских бурдюках ярко сверкали ослепительно белые всполохи. Иногда из набухающих туч вырывалась гигантская ветвистая молния, на доли секунды превращая непроглядную ночь в сумрачный день.
Погода словно сошла с ума, явно задавшись целью обрушить на землю всю свою ужасающую мощь. Стихия расходилась не на шутку. Холодный студёный воздух был наэлектризован и пропитан запахом озона, жгучие хлёсткие порывы ветра завывали в деревьях, тревожа их голые скрипучие кроны. Стали срываться первые капли дождя. Крупные, ледяные, готовые перерасти в чудовищный шквал исторгаемого разгневавшимися небесами ливня.
Громыхнуло особенно сильно, небо расколола колоссальная молния, осветив высившийся на скалистой возвышенности, поросшей жухлой, истерзанной только-только закончившейся зимой травой огромное строение из серого камня. Мрачная средневековая архитектура. Башенки, узкие окна-бойницы, забранные решётками, крытые замшелой черепицей многочисленные скаты крыши, неприступные стены. Молния ударила совсем рядом, вырисовывая скрытые тьмой подробности: тянущуюся по периметру здания ограду из высокой кованой решётки, силуэты множества толпящихся вокруг деревьев, ворота, ведущую к входным дверям домины тропинку.
Капли дождя с дробным стуком лупили по крыше угрюмого особняка с чёрными зеркалами окон без единого живого огонька. Казалось, что этот огромный, выстроенный сотни лет назад дом-крепость необитаем. Но это впечатление было обманчивым. И пусть старинное здание казалось погружённым в сон, в его недрах, самых глубоких и невидимых для посторонних глаз, в этот поздний полуночный час кипела жизнь.
Толстые каменные стены и сотни тонн грунта не пропускали изнутри ни звука, глуша любые крики. И поэтому никто не слышал истошных, разносящихся из-под земли воплей…
Погружённый в полумрак коридор наполнился звуками торопливых шагов. По каменной, высеченной в скальном основании здания кишке торопливо шли два человека. Две тёмные фигуры, практически неотличимые в темноте подземных казематов, отличающиеся только ростом. Один высокий, другой почти на полфута ниже. Можно сказать, они бежали, а их шаги рождали в каменных стенах звонкое эхо. Над головами спешащих людей через равные промежутки свисали горящие в вполнакала упрятанные в зарешечённые колпаки гудящие электрические лампочки. Чёрные суматошные тени неотрывно следовали за ними.
Новый истошный вопль, сильнее прежних, огласил закруглённые своды коридора, многократно усиливаясь и резко обрываясь на пике.
Один из людей, высокий, ускорил шаг. Подкованные каблуки его туфель выбивали из каменного пола дробный стук. Его низкорослому спутнику пришлось поднажать, чтобы не отстать.
— Она так орёт уже полчаса… Я ничего не мог сделать, сэр!.. Она не слушает меня…
— Почему мне раньше ничего не сказали? Так тяжело было подняться наверх? — безжалостно оборвал сбивчивые лепетания высокий, не сбавляя шага. — Ты же знаешь, что следует делать в таких случаях, Курт! Или от долгого сиденья на одном месте у тебя мозги совсем высохли?
— Сэр, я и подумать не мог, что это настолько затянется! Сэр!.. Она же и раньше вела себя беспокойно. Бывало, что и орала как резанная. Вы же сами знаете!..
— Но не в течение же получаса! — огрызнулся высокий, раздражённо размахивая руками. — Она что-нибудь говорила?
_- Нет-нет, сэр, я бы точно запомнил! Она только орёт как припадочная, — зачастил Курт, почтительно держась за спиной явно разозлённого собеседника. — Признаться, я сразу заподозрил, что дело неладно, но не хотел лишний раз вас тревожить. У вас выдался и так тяжёлый день. Я не хотел беспокоить вас по пустякам. Я думал… Думал, что она покричит да успокоится. Но она всё орала и орала, и я больше не мог…
Коридор плавно повернул направо, продолжаясь ещё на добрую сотню футов. Вокруг идущих людей почти ничего не изменилось. Те же каменные стены, гулкое эхо, тусклое освещение, низкий давящий потолок, сырость и тянущийся под ногами сквозняк. Единственным отличием были вмурованные в стены по обе стороны коридора двери. Всего их было четыре. Две с одной стороны, две с другой. Все массивные, из морённого дуба, с забранными толстыми железными прутьями окошками. И все запертые на мощные стальные засовы. Подземная сырость немилосердно обходилась с металлом, и поэтому петли дверей и засовы регулярно проверялись, чистились от ржавчины и смазывались.
— Впредь заруби себе на носу, что не стоит выжидать тридцать минут, боясь оторвать свой зад от насиженного места, а позвать меня! — высокий был полон нескрываемого раздражения. От быстрой ходьбы полы длинного расстёгнутого сюртука развивались за ним словно крылья огромной ночной птицы. — Ещё одно нарушение инструкций, Курт, и ты крепко пожалеешь о своей нерасторопности…
Новый вопль, звучащий уже намного ближе и от того более живой и пронзительный, хлёстко ударил по ушам. Курт невольно зажмурился и пробормотал вполголоса:
— Господи Иисусе, да её как будто кто невидимый на части режет… Как можно так орать?
— Как только войдём к ней, не вздумай и слова выдавить, понял? — высокий торопливо зашарил по карманам. — Стой у меня за спиной и держи свой рот на замке. Ясно?
— Я всё понял, сэр. Я буду нем как рыба! — Курт почти не скрывал своего облегчения. Кажется, опасность миновала. Чем ближе они подходили к источнику душераздирающих воплей, тем собраннее и спокойнее становился его хозяин.
Они остановились в самом конце коридора, в тупике. Напротив, них, из темноты, выросла дверь, означая конец пути. Прямо над дверью в таком же решётчатом колпаке находилась лампочка. Перегоревшая. Курт молча закатил глаза.
— Смотрю, у тебя очень мало свободного времени, — процедил высокий, отходя в сторону.
— Клянусь всеми святыми, сэр, эта чёртова лампочка ещё несколько минут назад горела. Должно быть от её криков навернулась…
Курт достал из внутреннего кармана куртки связку бряцающих ключей и с некоторой опаской приблизился к двери. В отличие от всех встреченных ими ранее, эта дверь была целиком и полностью из потемневшего железа, усиленная приклёпанными стальными полосами, с врезным замком вместо обычного засова. И в этой двери не было окошка.
Вставив длинный, с многочисленными зубчиками ключ в замочную скважину, Курт несколько раз провернул его. Замок звонко щёлкнул в воцарившейся после очередного раздавшегося из-за двери вопля зыбкой тишине.
Высокий чуть ли не за шиворот оттащил загораживающему ему проход Курта и взялся за прикрученную к двери железную скобу-ручку. Звякающий ключами Курт торопливо отскочил на несколько шагов.
— Пожалуй, останешься здесь. И смотри мне, не вздумай и пикнуть. Чтобы не случилось, не суй внутрь своего носа. Понял? — обернувшись, хозяин давал ему последние наставления. — Я поговорю с ней наедине.
— Я всё понял, сэр, можете не волноваться. Я буду здесь, и если вам что-то понадобится, только позовите, — Курт вытащил скомканный носовой платок и вытер покрывшийся испариной лоб. И невооружённым взглядом было видно, что он на все сто поддерживает мудрое решение начальства. Входить следом за патроном у него не было ни малейшего желания.