Аз же глаголю вам: любите враги вашя, благословите кленущыя вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящыя вы, яко да будете сынове Отца вашего, Иже есть на небесех: яко солнце Свое сияет на злыя и благия и дождит на праведныя и на неправедныя. Аще бо любите любящих вас, кую мзду имате? не и мытари ли тожде творят? и аше целуете други вашя токмо, что лишше творите? не и язычницы ли такожде творят?[86]
В христианстве Бог открывается как Бог не иудеев только, но и язычников Римл. III:29); «здесь нет различия между Иудеем и Эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его» (X, 12); «Он от одной крови произвел весь род человеческий, и близок каждому человеку, ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян. XVII:20–28). Бог, Владыка творения и Промыслитель, изливает знамения Своей благости, как, например, сияние солнца и дождь, безразлично на злых и добрых, на праведных и неправедных. Так как только «благие» и «праведные» суть «возлюбленные» Богом, «злые» же и «неправедные» суть «враги» Божии, любовь какую Бог являет всем людям в «богатстве благости, кротости и долготерпении» (Римл. II:4), большею частью оказывается именно любовию к врагам. Осуществляя деятельную любовь к «врагам», ученики Господа стремятся и достигают того, что пред всеми являют себя сынами небесного своего Отц[87], ибо усвояют себе, отображают в своем духовном облике наиболее существенное и характерное Его свойство, в отношении Божества к людям. Любовь к врагам есть по преимуществу , — наиболее характерное и специфическое проявление этой высочайшей христианской добродетели. В христианстве сдедалось господствующим в качестве технического выражения для обозначения любви в религиозно-нравственном смысле. В дохристианской литературе доселе нашли это слово только в одном месте у Филона (Quod Deus immut. § 14); также и в исследованных доселе папирусах пока не нашли несомненных доказательств употребления названного термина (ср. A. Deissmann, Neue Bibelstudien 1897, S. 26 f; Licht vom Osten. Tübingen, 1909, SS. 12, 48[88]. Если означаете любовь в смысле естественной склонности, в виде аффекта с оттенком непроизвольности, — почему это слово, с соответствующим дополнением () означает самолюбие (Н. Schmidt, В. III, S. 478), то в понятии, обозначаемом термином , на первый план выступает момент именно свободного избрания объекта любви (diligere), — ᾷозначает любовь в смысле «направления воли». Таким образом, понятие ᾶвключает в себя необходимо и элемент разумной сознательности, момент понимания. , конечно, не исключает чувства, аффекта, и в таком случае означает именно «нравственный» аффект сознательной воли, коренящийся в последней, а не природное стремление непосредственного чувства» (Cremer, S. 12). И в новозаветных писаниях ᾷнередко употреблятся там, где речь идет об избрании кого-либо, об участливом отношении к кому-либо, которое противополагается небрежению, беззаботности (negligere. Ср. Мф. VI:24; Лк. XVI:13; Римл. IX:13, 26; Mф. III, 17; Апок. XX:9). Христианство выдвинуло указанную черту «любви» на первый план, выставляя самою характерною, существенною, специфическою чертою любви именно безграничное самопожертвование, безусловное самоотречение (ср. особенно Иоан. XV:13; Римл. V:7, ср. ст. 10). В полном своем величии и совершенном обнаружении открылась в искупительном деле Христа Спасителя (ср. 1 Иоан. III:16). Любовь Божия к людям проявилась именно в унижении и крестных страданиях воплотившегося Единородного Сына Божия (1 Иоан. IV:9; ср. Римл. V:5-10). «Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника… Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками… Будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его…» (Римл. V:5-10). Из этого подвига любви Божественной к врагам «любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым» (ст. 5). Отсюда — и в той любви, которая заповедуется людям, центральными свойством и необходимою принадлежностью является именно самопожертвование, полнейшая сатопреданность (ср. 1 Иоан. III:16; Галат. II:20).
86
Обоснованное доказательство, что принятый текст представляет в данном месте то, что евангелист Матвей действительно написал, мы находим у J. W. Burgon'a в исследовании The Causes ot the Corruption of the Traditional Text of the Holy Gospels. London, 1896, p. 144–153. Почтенный автор нe соглашается и с мнением Милля, к коему присоединился Грисбах, Тишендорф и, наконец, в самое последнее время — фон Зоден, — что оспариваемые три фразы были внесены сюда из Ев. Луки гл. VI, ст. 27–28 (но фон Зодену — через Диатессарон Татиана). «Как же тогда могло случиться, — спрашивает Burgon, — что второе и третье изречения у евангелиста Матвея имеют обратный порядок, по сравнению с евангелием Луки?» (р. 148–149). О том, что влияние Диатессарона не могло быть столь общим и устойчивым, как это предполагается у фон Зодена, — см. и статью Н. Н. В. Ayles’а А Recent Attempt to determine the Original New Testament Text в журвале «The Interpreter», 1915, July, p. 412.
87
Такое значение , в связи с предикативным прилагательным или существительным, имеет и VI, 16; X, 16; XXIV, 44; Иоан. XX:27; Римл. XII:16; 1 Крф. XIV, 20; XV, 10. 58; Кл. Ш, 15; 1 Фесс. I, 5; II, 7.
88
См. и у проф.