Здесь предстало моему взору большое разнообразие предметов, и осмотр их занял у меня значительно больше времени.
В верхнем ящике была целая коллекция миниатюрных столярных инструментов, вероятно, сохранившихся с того времени, когда майор был еще мальчиком и получил их в подарок от своих родителей или друзей. Второй ящик был наполнен игрушками другого рода, как видно, тоже подарками, только полученными от прекрасного пола. Тут были вышитые подтяжки, щегольские ермолки, подушечки для булавок, роскошные туфли, блестящие кошельки. Вещи, находившиеся в третьем ящике, были менее интересны: это были старые счетные книги за много лет. Заглянув в каждую книгу и старательно встряхнув их, чтобы выпали все бумажки, которые могли там находиться, я перешла к четвертому ящику, где нашла разные денежные бумаги, уплаченные счета, связанные в пачки и с надписями. Между ними встречались также отдельные листы, не имеющие для меня никакого значения. В пятом ящике нашла я страшный беспорядок. Прежде всего я вынула целую кучу разрисованных карточек, на каждой из них было меню обедов, на которых присутствовал майор в Лондоне и Париже, потом ящик великолепно раскрашенных гусиных перьев (вероятно, дамский подарок), собрание театральных французских пьес и либретто, карманный штопор, связку ключей, багажные ярлыки, паспорт, сломанную серебряную табакерку, два портсигара и изорванный план Рима. «Нигде ничего для меня интересного», — подумала я, закрывая пятый и выдвигая последний шестой ящик.
Велико было мое разочарование, ожидания совершенно обмануты. Здесь находились только обломки разбитой вазы.
Я сидела в это время напротив шифоньерки на низеньком стуле и в гневе на безуспешные поиски хотела толкнуть ящик ногой, как дверь, в переднюю отворилась и на пороге появился майор Фиц-Дэвид.
Встретившись со мной взором, он опустил глаза и, увидев выдвинутый ящик, вдруг изменился в лице. Это было моментально, и вслед за тем взглянул на меня с удивлением и подозрением, как будто увидел в моих руках какую-то руководящую нить.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал он, — я пришел только задать вам один вопрос.
— Что вы хотите знать, майор?
— Не попались ли вам некоторые из моих писем во время ваших поисков?
— Нет еще, — ответила я. — Если мне попадутся какие-нибудь письма, я, конечно, не буду читать их.
— Я пришел сюда с намерением поговорить с вами об этом, — сказал он. — Мне только что пришла в голову мысль, что мои письма могут поставить вас в неловкое положение. На вашем месте я относился бы подозрительно ко всему, что для вас недоступно. Но я могу, кажется, устранить от вас эту неприятность и, не нарушая слова или моего обещания, могу просто сказать вам, что в этих письмах моих вы не найдете никакой подсказки к открытию тайны. Вы можете спокойно оставить их как предметы, недостойные вашего внимания. Вы меня поняли, я полагаю.
— Премного вам обязана, майор, я поняла вас.
— Не устали ли вы?
— Нисколько, благодарю вас.
— И вы все еще надеетесь на успех в своем предприятии? Вы еще не начали отчаиваться?
— Я нисколько не отчаиваюсь и с вашего позволения буду немедленно продолжать поиски.
Во время нашего разговора я не закрыла ящика шифоньерки; отвечая ему, мой взор случайно упал на обломки разбитой вазы. В эту минуту он совершенно владел собою и смотрел на вазу, по-видимому, с полнейшим равнодушием, но я вспомнила удивление и подозрение, выразившееся в его взоре при входе в комнату, и его хладнокровие показалось притворным.
— Это, однако, не обещает ничего, — сказал он, улыбаясь и указывая на обломки, лежавшие в ящике.
— Наружность бывает иногда обманчива, — возразила я. — В моем положении все кажется подозрительным, даже разбитая ваза.
Я пристально смотрела на него, пока говорила. Он тотчас же переменил разговор.
— Музыка вас беспокоит? — спросил он.
— Нисколько.
— Впрочем, она скоро кончится. Учитель пения уйдет, и вслед за ним явится учитель итальянского языка. Я ничего не жалею для образования моей примадонны. Занимаясь пением, она должна также изучить специальный язык музыки. Я усовершенствую ее произношение, когда повезу ее в Италию. Мой план заключается в том, чтобы ее приняли за итальянку, когда она появится на сцене. Не нужно ли вам что-нибудь? Не прислать ли вам шампанского?