И начал бы заново, с людьми, которые не творят дерьма.
- Теперь тебе грустно, - сказала ведьма где-то неподалеку.
- Сам догадался.
- Помнишь, как приказывал мне не печалиться из-за тебя?
Он ощутил, что улыбается. - Иногда говорю быстрее, чем думаю.
- Уже нет.
- Приятно слышать.
- Это правда.
- Еще спасибо.
- Однажды ты гадал, к чему в мире такое существо, как лошадиная ведьма. У меня есть лишь один ответ - я сама. И я рада этому.
- Я тоже, - сказал он звездам. - Мир был бы лучше, будь здесь больше тебя и меньше... всякого иного.
- И тебе спасибо.
Затем была лишь ночь и вода. А потом она сказала: - Ты все еще мне люб.
Что-то зашевелилось внутри него после десяти лет спячки, и проснулось оно голодным. Однако внутренняя тьма не желала это выпустить. - Не вижу, как ты можешь кого-то любить. Особенно мужчин. Тем более меня. После всего, что было...
- Это было не со мной. Это было с рабыней. Я - не она. Я похожа на нее потому, что ее дружок был похож на тебя.
- Но...
- Она была рабыней. Меня не поймать, тем более не сковать. Она была одинока. Моим друзьям нет числа. Она была истерзана: где не шрам, там открытая рана. Я проживу миллион лет и не допущу еще одной отметины на коже. Она жила в страхе. Я едва ли понимаю, что такое страх. Она была убита, она умерла. Я убита, но я жива. Последние несколько дней у нее был мужчина, Доминик Шейд. Мой мужчина будет со мной вечно.
- Вечно, - отозвался он эхом, ведь ему понравилось звучание слова. - Мы словно... Погоди. Доминик... Шейд? Какого пекла?
- Этим именем назвался ее друг. Так его звали наемники, и жители Фелтейна.
- Никто не называл меня Домиником уже тридцать лет, - задумчиво сказал он. - А Шейдом-Призраком я не звался с Кириш-Нара. Какого черта я стал бы?..
- Не ты. Он.
- И все же интересно. Доминик Шейд вместо Джонатана Кулака.
- Возможно, он не заключал сделку, из которой ты не выбрался.
Он сел в ручье. - Святая срань.
Обернулся, чтобы видеть ее. Она стояла на берегу. Одежда осталась где-то в другом месте. Луна на ее коже стала самым ошеломляющим зрелищем в его жизни. Он хотел повторить про святую срань, но зрелище лишило его дыхания и голоса.
- Я говорю, что еще люблю тебя, - произнесла она. - И знаю, что ты еще любишь меня.
- Точно?
Она указала рукой. - Очень похоже, ты меня сильно любишь.
- Гмм...
- Просто скажи да, и мы это устроим.
- А я... то есть он... так и сказал, когда...
- Я предупреждала, что история может завести тебя в место, которое тебе не понравится.
- Нет... я не... конечно нет - но мне типа нужно...
Она сложила руки на груди таким образом, что изгибы плеч и бедер почему-то стали не эротичными, а откровенно порнографическими.
- Что тебе нужно, это собраться с умом. Я бессмертна. Ты же не становишься моложе, крутой парень.
Ныне во Всегда 10:
Резоны для пейзан
"Религия, учащая вас, будто Бог находится где-то вне мира - отдельно от всего, что вы можете видеть, слышать, чуять, вкушать и чего можете касаться - подобна куче пустой шелухи".
Кейн и Ма'элКот тихо беседуют в отдалении. Крис и Ангвасса лениво бродят среди деревьев. Лошадиная ведьма плетет венок, а Дункан вдруг понимает.
- А... - вздыхает он, глядя на пятнистую зелень. - Ах, конечно.
Он понимает - или думает, что понимает. Кто-то отменил рабыню, и теперь есть лошадиная ведьма... а значит, ее тоже можно отменить.
Он шевелит головой, чтобы видеть лицо ведьмы. - Так все дело и точно в девчонке.
Она поднимает венок, критически созерцая. - Слишком пышно? Может, поменьше сочной голубизны?
- Он делает это... он переписывает всю структуру реальности - ради тебя?!
Она улыбается, почти скрытая цветами. - Очень романтично.
- С большой буквы Р.
- Он не верит в счастливые финалы.
Дункан кивает. - Не без причины.
- Он делает это не ради меня. Ради любви.
- Он любит тебя. Вижу это каждый раз, как он говорит о тебе.
- О да. Но меня не нужно защищать. Мне ничего не нужно. У нас отношения без осложнений.
- Сравнительно с прочими его отношениями... да, я сказал бы.
- Тебе, возможно, сложно понять, ведь и тебе и сыну еще нужны слова. Ты мог бы сказать, что он делает это ради Любви в абстрактном смысле - ради права любить и возможности быть любимым. Не для себя. Для всех. Но он стал бы гневно возражать, ведь он считает, что именно абстракции превращают добро во зло. Возможно, он прав. Для меня эти вопросы слишком глубоки. Скажу лишь, что в его любви нет ничего абстрактного, она конкретна и специфична. Любовь - его закон. Единственный закон.