Но я тоже все последние годы не пейзажи с натуры рисовал, а только тем и занимался, что зачищал мир от всяких уродов, пытающихся отправить меня в Край вечной войны. Потому ближайшему эсэсовцу я с разворота заехал куцым прикладом FN F2000 в квадратную челюсть и, тут же довернув ствол, всадил пулю прямо в раззявленную пасть ее хозяина.
Выстрел получился удачным – немец, поймав верхними зубами свинцовый цилиндр, резко запрокинул башку, отчего его затылок с хрустом врезался в переносицу того, кто был сзади. Случается такое порой, если кидаться кучей на одного, мешая друг другу.
И тут я краем глаза увидел руку. С покрытыми рыжими волосами пальцами, на одном из которых тускло блестело серебром кольцо с изображением черепа. В руке был зажат длинный немецкий штык-нож К98, который стремительно приближался к моей шее. Грустно, так как я не успевал развернуть автомат в сторону противника, в результате чего пришлось подставить его под колющий удар.
Бельгийский автомат штука, несомненно, удобная, компактная и эффективная. Но в отличие от, например, автомата Калашникова не рассчитанная на грубое и невежливое обращение. Исходя из чего в эту нежную конструкцию тыкать клинками, похожими на небольшой меч, категорически не рекомендуется.
Правда, надо отдать должное FN F2000 – мою шею он от проникающего ранения спас. При этом клинок фашистского К98 с хрустом пробил полимерное цевье бельгийского автомата и в нем застрял.
Ненадолго.
Фриц попался крепкий, рванул штык-нож обратно со страшной силой и благополучно его из цевья выдернул, при этом открыв рябую рожу, широкую как лопата. Понятное дело – сейчас он справится с инерцией рывка назад и вторым ударом уж точно не промахнется…
Разворачивать мое оружие было долго, да и хрен знает, будет оно стрелять с пробитым цевьем или нет, – я конструкцию FN F2000 не изучал, может, там в цевье какие-то важные автоматные кишочки спрятаны, которые ему фриц травмировал и без которых он стрелять не будет. Прикладом бить в такую харю без замаха дело рискованное, не факт, что толк от этого будет.
Потому я сделал единственное, от чего толк будет однозначно: отпустил автомат, сжал до боли указательный и средний палец, подперев указательный большим, и со всей дури вогнал эту конструкцию в глаз фашиста. Китайские мастера называют этот удар «клюв орла» и с их маленькими и узкими ладонями способны пробить им череп человека насквозь. Моя лапа в череп сквозь глазницу, конечно, не пролезет, но всадить в нее два пальца, что называется, до упора я вполне способен.
Прием этот, надо сказать, небезопасный для пальцев. Если кончики указательного и среднего прям с силой вместе не сведешь, есть риск поломать себе довольно хрупкие суставы и фаланги и вдобавок ногти снести об решетчатую кость черепа. Но я в свое время в Легионе долго отрабатывал этот удар, втыкая пальцы сначала в чашку с рисом, потом в сырую глину, потом в подсохшую, потом протыкал ими желатиновые шарики, закрепленные в глазницах специального тренажера, – и навык остался.
Глаз немца лопнул, мои пальцы провалились в его череп, и я ощутил пальцами хруст костей. Тут если неверно ударишь, захрустят скорее твои собственные пальцы – но я справился. Решетчатая кость сломалась штатно, как и было написано в учебниках спецраздела рукопашного боя, после чего ее осколки и мои ногти воткнулись в мягкое…
Убить таким ударом вряд ли получится, но мозг, слегка поврежденный осколками глазницы, всегда и однозначно вырубается на всякий случай. Фриц принялся неторопливо заваливаться назад, мне же ничего не оставалось делать, как шагнуть вперед, перехватить его руку со штык-ножом и воткнуть его в шею другого немца, который пытался в полумраке понять, совместилась ли линия выстрела его «Люгера» с моей тушкой.
Тут мне черный цвет бронекостюма сильно помог – ну и поднятая мной суматоха, конечно, в которой фиг поймешь, где свои, где я, а где густые тени, мечущиеся по тентованным бортам грузовика.
Пока немец осознавал, куда всадить пулю, у него в шее уже торчало двадцать сантиметров стали, плотно засевшей между шейными позвонками – судя по тому, как у эсэсовца резко отказали ноги, клинок попал именно туда. Мне же ничего не оставалось, как забрать из ослабевшей руки фашиста пистолет, на который в данной ситуации надежды было больше, чем на мой раненый автомат.