Дон Стефано покачал головой.
— Ты очень молода, дитя мое, для такой трудной задачи, — сказал он.
— Бог поможет мне, дядя, — возразила она, сверкая глазами, — цель эта справедливая и святая, ибо я желаю возмездия убийцам моего отца.
— Хорошо, — сказал он, — пусть будет по-твоему! Ты сказала, что эта цель справедливая и святая, и я не считаю себя вправе мешать тебе ее исполнить.
— Благодарю вас, дядя, — с чувством произнесла молодая девушка. — А теперь, пока я буду молиться на могиле моего отца, приведите мне вашу лошадь, чтобы я могла отправиться в путь немедленно.
Сын Крови удалился, ничего не сказав.
Девушка опустилась на колени у подножия креста.
Полчаса спустя, нежно простившись с доном Стефано, она вскочила на лошадь и помчалась в галоп по направлению к прериям.
Сын Крови провожал ее взглядом, пока она не скрылась во мраке, затем, в свою очередь, опустился на могилу и прошептал глухим голосом:
— Удастся ли ей?.. Кто знает! — прибавил он минуту спустя.
Он молился до рассвета.
При первых лучах солнца Сын Крови присоединился к своим товарищам и вместе с ними направился вслед за племянницей.
ГЛАВА VI. Апачи
При звуке выстрела, которым Сандоваль как бы подвел итог своей слишком длинной истории, апачи, как мы уже сказали, державшиеся до того времени на расстоянии выстрела, поспешно приблизились.
Красный Кедр бросился в погоню за Сыном Крови, но бесполезно — он не мог догнать его и был вынужден возвратиться к своим товарищам.
Последние уже занялись приготовлениями к погребению старого бандита, тело которого они не хотели оставлять на съедение диким зверям и хищным птицам.
Педро Сандоваль пользовался большой любовью у апачей, с которыми он жил долгое время и которые имели много случаев оценить его храбрость, а в особенности его способности грабителя.
Станапат собрал свой отряд и очутился во главе значительного числа храбрых воинов.
Разделив их на две части, он подошел к Красному Кедру.
— Не желает ли мой брат выслушать слова друга? — сказал он.
— Пусть мой отец говорит. Хотя мое сердце и опечалено, но мои уши открыты, — отвечал скваттер.
— Хорошо, — произнес вождь, — пусть мой брат возьмет часть моих молодых людей и отправится по следам бледнолицых, а я отдам последний долг белому воину.
— Могу ли я покинуть друга, прежде чем тело его будет предано земле?
— Мой брат знает сам, что он должен делать, но только бледнолицые быстро удаляются.
— Вы правы, вождь, я отправляюсь, но оставляю вам ваших воинов. Мне достаточно и моих товарищей.
— Где я найду моего брата?
— В теокали Сына Крови.
— Хорошо. Мой брат скоро будет там?
— Через два дня.
— Второе солнце найдет меня там со всеми моими воинами.
Красный Кедр приблизился к телу Сандоваля, склонился над ним и взял мертвеца за руку.
— Прощай, брат, — сказал он. — Прости, что не буду присутствовать при твоем погребении, но меня призывает важное дело: я отправляюсь мстить за тебя. Прощай, мой старый товарищ, покойся с миром. Твоим врагам осталось жить недолго. Прощай!
Сказав это надгробное слово, скваттер сделал знак своим товарищам, в последний раз поклонился Станапату и умчался, сопровождаемый остальными бандитами.
Когда союзники скрылись из виду, апачи продолжили церемонию погребения, прерванную разговором их вождя с бандитом.
Станапат взял на себя обязанность обмыть тело и разрисовать лицо покойника яркими красками, тогда как другие индейцы с жалобными криками окружили его, причем некоторые, более других огорченные и опечаленные, в знак скорби наносили себе раны и даже отсекали острым ножом суставы пальцев на левой руке.
Когда все было готово, вождь встал у изголовья покойного и обратился с речью к присутствующим.
— О чем вы плачете? — сказал он. — О чем скорбите? Вы видите, я не плачу — я, самый старый и самый преданный друг умершего. Он ушел в другую страну, Владыка Жизни призвал его к себе. Но если мы не можем вернуть его, то наша обязанность отомстить за него! Бледнолицые убили его, и мы уничтожим как можно больше бледнолицых, чтобы они сопровождала его, составили свиту его и чтобы он явился к Владыке Жизни, как подобает славному воину! Смерть бледнолицым!
— Смерть бледнолицым! — воскликнули индейцы, потрясая оружием.
Вождь повернул голову, и презрительная усмешка скривила его губы при этом взрыве воодушевления.
Но эта усмешка мелькнула как молния. Снова вернув себе свойственное индейцам равнодушие, Станапат торжественно, по обычаю краснокожих, одел тело в лучшие одежды обернул его самыми дорогими одеялами.