Вместе с ним — наводчик, он же заряжающий. Этот колдовал над пушкой Гочкиса калибром в один целый и три четверти дюйма, а ещё там стояла пара пулемётов.
Гусеницы на больших опорных катках… Упругая рессорная подвеска… Наклонное бронирование листами в полтора дюйма…
Детекторные рации, по которым можно было переговариваться с другими танками, причём голосом, а не азбукой Морзе…
ТПУ — танковое переговорное устройство с ларингофонами, чтобы тому же командиру приказ механику-водителю словами отдавать, а не пинком… Сказка!
Закончив с танком, Авинов без продыху взялся за аэроплан.
Этот надо будет поручить Сикорскому…
Какой там у него вышел последний… самолёт? С-25?[46]
Тогда этот назовём… Ну пускай будет С-29.
Истребитель С-29. «Подкосный» моноплан.[47]
Металлическая сварная конструкция, полотняная обшивка. Поставим на него автоматическую пушку да пару пулемётов, и пусть себе истребляет.
А С-30 сделаем бипланом. Только не по-старому!
На С-30 будет и броневая сталь стоять, защищающая пилота и баки, и дюралюминий по всему фюзеляжу, причём не гофрированный!
8-цилиндровый двигатель в четыреста сорок лошадиных сил, а потом и 12-цилиндровый…
Шасси усиленное и гак на хвосте — сделаем С-30 палубным истребителем…
В Николаеве руки никак не дойдут довести до ума линкор «Император Николай I», так и стоит на приколе недостроенный.
Вот и сделаем из него авианосец!
Палубы хватит для взлёта, а надстройку сдвинем к борту…
«Мечты, мечты…» — вздохнул Кирилл.
Ничего, мечты сбываются, если очень захотеть.
Надо ещё доделать «Александра Невского» — этот новый четырёхмоторный бомбардировщик Сикорского уже взлетал, правда, не слишком бойко и всего раз — в гадском 1917-м.
Конструктор сам уже допёр — обшивал бомбовоз дюралюминиевым листом.
Плохо то, что дюраль приходится покупать за границей, своего-то нет. Нет так будет. Он знает, как.
…Радиостанция на пустотных реле выйдет гораздо меньше искровой или дуговой, а слышимость окажется раз в десять лучше.
Тут главное — мощное катодное реле, а он знает, как сделать такое, хоть в двадцать пять киловатт!
Или в пятьдесят — с принудительным воздушным охлаждением, или даже в сто киловатт — с водяной рубашкой на аноде.
Пустотные реле, реле-микродвухсетки, кенотрон двуханодный с торированным катодом, диод, триод, тетрод…
Тут надо привлечь Бонч-Бруевича — не кремлёвского комиссара, а радиоинженера, Михаила Александровича. Поручика.
Он на Тверской радиостанции международных сношений ещё два года назад делал из подручных средств пустотные реле по 32 рубля штука, которые могли работать месяцами, а вот хвалёные французские реле, по 200 рублей каждая, едва выдерживали десять часов.
И вообще, первое пустотное реле со смешным названием «Бабушка» выпустил он же, Бонч-Бруевич, на второй год Великой войны.
Три тысячи штук смастерил. В общем, нужнейший человек…
Размяв пальцы, Кирилл передохнул, продышал «пятачок» в замерзшем окне, поморгал на проплывавшие сугробы да покосившиеся телеграфные столбы.
Вздохнул и снова взялся за карандаш…
…В Лисках была пересадка на поезд до Ростова.
Когда Авинов вошёл в купе, то рухнул на диван и привалился к стенке.
Его полнила приятная опустошённость — он выписал, вычертил всё, чем Фанас наградил его память, от чего драгоценная папка распухла — завязок едва хватало, чтобы затянуть узелок.
Если только он сумеет донести сие сокровище до своих, если командование соблаговолит выслушать его и поверит, то Россия обгонит все страны, включая зловредную Англию и нагловатые САСШ,[48] лет на десять, как минимум. Если…
Кирилл вздохнул. Вот именно — если…
Вошёл раскрасневшийся с холодка Петерс, за ним возник Исаев.
— Чего это вы в печали, капитан? — поинтересовался Евгений Борисович.
— Я закончил с писаниной…
— Отлично!
— Донести бы, — забубнил Авинов, — не потерять бы…
— Вот что вас волнует… — протянул Петерс.
— Ещё как… — вздохнул Кирилл. — А если даже и донесу и передам из рук в руки, да только не поверят мне? Или поверят — и отдадут на откуп чиновникам? И начнётся… То волокита, то взятки… Агентам иностранных разведок даже красть не придётся мою писанину, они её купят по дешёвке! И выйдет так, что я, решив облагодетельствовать родные пенаты, их же и погублю!
— Кирилл Антонович! — повысил голос капитан. — Не говорите ерунды, ладно? Решать, что делать с вашей «писаниной», как вы выражаетесь, станут Ряснянский, Корнилов, Колчак, наш Дроздовский. И мне пока не приходило в голову считать их волокитчиками или взяточниками!
— Да я понимаю…
— Ну раз вы всё понимаете, то прошу к столу! Картошечки варёной на вокзале купил. С укропчиком!
— А я сальца достал, — добавил Кузьмич, — да хлебушка.
— Живём! — подытожил Петерс. — Поедим — и на боковую! Нам ещё долго ехать…
…За окном темнела ночь, последняя ночь в пути.
Завтра, ближе к обеду, поезд должен был прибыть в Ростов-на-Дону.
Кончится, наконец, столь долгое ожидание и нервные гадания: «Поверят — не поверят?»
Авинов проснулся посреди ночи, разбуженный частыми гудками паровоза.
Он сел, протирая глаза, прислушиваясь, мало что разумея спросонья, и тут резко зашипели, завизжали тормоза.
Вагон дёрнуло так, что люди падали с полок.
— Что за чёрт?! — выругался Петерс, хватаясь за столик.
Отгремели сцепки, и донеслась приглушённая пальба.
— Гаси свет!
В наступившей темноте окно, расписанное инеем, озарилось бледно-голубым лунным сиянием.
Прижавшись к прозрачной «щёлочке», Кирилл разглядел фигуры конников, скачущих по степи — чёрных на серебристом фоне.
— Господа! — разнеслось по вагону. — Это «зелёные»!
— Вот вам и ответ, Евгений Борисович! — сказал Авинов, весьма шустро одеваясь. — Что это за черти такие!
— Скорее уж они красно-зелёной масти, — уточнил Петерс, тоже облачаясь со всею поспешностью.
— Евгений Борисович, — серьёзно сказал Кирилл, засовывая свою «писанину» под френч, — не сочтите за жеманство, но, если меня убьют, эта папка не должна достаться врагу.
— Кирилл Антонович, не спешите себя хоронить!
Загулявшая пуля прошила стенку вагона над самым окном. Послышались револьверные выстрелы из вагона — офицеры отстреливались.
Мимо, по коридору, пробежал поручик в исподнем, на ногах у него были валенки, на плечи накинут полушубок, а руки его оттягивал ручной пулемёт «льюис».
— Сейчас я их из «люськи» причешу! — звонким голосом прокричал поручик.
— В тамбур, Микки, в тамбур!
— Ротмистр, где ваша винтовка?
— На полке, господин капитан! Патроны в подсумке!
— Окружают!
— Их больше с левой стороны! Туда дверь открывай, туда!
— А почему стоим?
— Дорога перекрыта! Эти гады выложили на рельсах целый штабель шпал!
— Давай, Микки, давай!
Лязгнула дверь, и тут же загоготал пулемёт.
— Кузьмич!
— Туточки я, ваш-сок-родь, не сумлевайтесь. Будьте благонадёжны, приголублю со всем нашим старанием!
Авинов застегнул пуговицы и затянул ремень. Потрогал папку.
Не вывалится…
— Евгений Борисыч?
— Я готов.
С гнусавым зудом залетела пуля, прошибая боковое окно.
Стекло посыпалось колко и звонко, в вагон ворвался свежий, очень свежий воздух, донося звуки стрельбы, глухой топот копыт, дикие крики.
Кирилл вооружился сразу и маузером, и парабеллумом, стреляя за окно с двух рук.
Проносившийся мимо всадник схлопотал пулю и обвис в седле. Кусочек горячего свинца вонзился рядом с головой Авинова, расщепив раму.
Стрелка тут же выцелил Исаев.
Манлихер грохнул один раз, и этого было достаточно — чалдон не умел промахиваться.
— Господа офицеры! Выходим! Надо разобрать шпалы!
46
Под этим номером успели построить несколько модификаций бомбардировщика «Илья Муромец», или ДИМ.